– Правда! Правда! Говорят, там, на перевале, нашли немало трупов, одетых в дубленые кожи!
– Тихо, доблестные бароны! Тишина и внимание… Допустим, Людвиг фон Фирхоф, вы правы. Однако варваров Саргана никто не видел в исконных землях императора Гагена. Зато все знают имена рыцарей, убитых вами. Чем вы докажете, что действовали в интересах Империи, а не движимый изменой, корыстолюбием или иными темными помыслами?
«Ну вот и все, – подумал Людвиг. – Если бы сохранилось письмо Саргана к Тассельгорну, возможно, оно спасло бы меня. Только возможно, а не наверняка, потому что обвинения в черной магии неопровержимы. Не стоило обольщаться – это смерть».
– Я ничем не могу доказать этого, кроме собственного рассказа и клятвы, которую готов принести.
– Судя по количеству дел о клятвопреступлениях, которые разбираются в судах Империи, вашей, обвиняемый, клятвы совершенно недостаточно.
«Осталось еще одно средство, – подумал Людвиг. – Ох, не верю я в эти суды Божий, но хотя бы потянуть время…»
– Я готов участвовать в испытании водой или железом – в Божьем суде, против любого обвинителя!
– Людвиг фон Фирхоф, ваша просьба отклоняется. Указ императора трехлетней давности отменяет испытания водой и железом в делах о государственной измене. Eum, qui leges facit, pari maiestate legibus obtemperare convenit[27].
«Да я не особо и надеялся», – подумал Людвиг.
Внезапно зал заволновался. Рыцари вскочили с мест.
Фирхоф готов был сам смеяться над собой, воистину, слепая надежда – враг разума. Через боковую дверь, которую некогда так любил император Гизельгер, вошел сам Гаген I. Император был бледен, одутловат более обычного, под глазами мешки. Однако походка повелителя оставалась твердой. Он сел в резное кресло, даже не взглянув на подсудимого. Опустились на скамьи рыцари.
– Продолжайте…
Судья откашлялся.
– Convinci non nisi scriptura aut testibus potest[28]. Свидетельских показаний было довольно. Поскольку обвиняемый не смог предъявить смягчающих обстоятельств, его вина считается доказанной. Государь, как я должен поступить – вы сами объявите приговор или выслушаем баронов Империи?
Гаген устало кивнул.
– Выслушаем баронов.
Судья, готовясь к опросу, извлек изрядной длины список знатных родов. Бароны, смертельно утомленные «латинской тарабарщиной», нетерпеливо роптали:
– К делу, ближе к делу!
Дальнозоркий генеральный судья развернул свиток, величественно держа его в вытянутых руках.
– Баронство Альгиэйер?
– Колесовать! – голос из задних рядов.
– Баронство Аллен?
– Повесить как собаку!
– Баронство Бель…
Людвиг отстраненно слушал, как каждый новый голос приговаривает его к смерти. «Хватило бы и одного раза, – подумал Фирхоф, – меня специально заставляют смотреть и слушать, многократно умирая заживо. Cui bone est[29]». Судья медленно перемещал палец вдоль списка.
– Баронство Корн…
– Смерть!
Стражник, незаметно скользнувший в двери, подошел к Кунцу Лохнеру.
– Капитан, как вы и приказали, оцепление стоит крепко. Только там какая-то дама востребовала право пройти. Прямо только что верхом прискакала. Сама в дорожном платье. Говорит, что владетельная баронесса. Пустить?
– Отчего бы нет? Пусти.
– Она не одна, с ней мужчина.
– Барон, что ли? Ты же сказал, разиня, что она сама владеет баронством?
– На барона что-то не похож, головорез какой-то, вроде наемника.
– Телохранитель, должно быть.
– Ха! Знаем мы этих телохранителей при знатных дамах. – Солдат приглушенно, соблюдая приличия, заржал.
– Ладно, пусти обоих. Без оружия, конечно. Впрочем, это как всегда.
Судья тем временем продолжал:
– Баронство Вермлейдер?
– Четвертовать предателя!
– Баронство Виттенштайн…
Молчание.
– Барон фон Виттенштайн не присутствует, – судья сдвигает палец на следующую строку.
– Стойте! Я баронесса фон Виттенштайн! И желаю высказаться.
Взгляды зала обратились на женщину в покрытом пылью дорожном платье.
– Оправдать! Не виновен!
Всеобщее смятение.
«Только не это, – в отчаянии взмолился Людвиг, узнавший Алиенору и Дайгала. – Все напрасно – я все равно что покойник, но собаки покойного Тассельгорна в погоне за Сферой охотно пойдут на все – теперь они примутся за этих людей».
По рядам пробежало волнение.
– Что? Откуда она взялась?
– Уберите эту женщину! Где супруг дамы – пусть он научит свою жену послушанию!
– Я баронесса Церена! Я наследовала земли отца. Я имею право высказаться.
Судья ударил в колокол.
– Продолжайте, баронесса Империи.
– Я бы не решилась нарушить порядок собрания, если бы не имела в руках веского доказательства невиновности подсудимого. Это доказательство попало ко мне… случайно. Но мой долг и вассальная верность императору не позволяют скрыть этот документ. Вот оно – письмо.
Император поднял голову и брюзгливо бросил:
– Подайте
Кто-то из стражников ловко поддел клочок странной кожи острием алебарды, снял и с поклоном передал Гагену. Правитель схватил письмо и погрузился в чтение. Впрочем, оно оказалось недолгим. Обрывок вмещал всего несколько строк:
«Моему слуге Тассельгорну. Мне непонятны твои сомнения. Обещание вождя твердо. Три сотни всадников на тропе в ночь третью после полной луны. Владыка земель и исполнитель воли богов Сарган».
Гаген помолчал несколько минут. Перевернул письмо, тщательно осмотрел. Настоящая варварская вещь – в границах Империи никто так не обрабатывает пергамент.
– Судья, возьмите записку и приобщите ее к документам процесса… Ну что ж, это меняет дело. Действия барона фон Фирхофа следует признать оправданными в тех обстоятельствах.
– Государь! Позвольте высказаться мне!
Вставший был высок, крепок и громогласен. Людвигу он кого-то смутно напоминал – родич одного из погибших в ту ночь?
