За дверью мертво молчали.
– Засов задвинут изнутри.
– Мастер, Стриж, там, внутри, плохо.
Дезет бегом обогнул маленький дом – узкое окно глядело в ночь бойницей. Он снял куртку, обмотал руку и разбил стекло, осколки рухнули в истоптанные заросли шарообразных цветов. Щель окна не пропускала Стрижа, в темноте комнаты сначала не удавалось разглядеть ничего, потом оранжевый отблеск Селены выхватил из темноты угол стола, пустой стакан…
– Минна!
– Что там, мастер Дезет?
– В окно не пролезть. Быстро, топор!
– Так что там?
– Ломаем дверь. Она из двойного дуба, иначе не справиться.
Крестьянка кивнула, не прося объяснений и шарахнулась в сторону крошечного сарайчика. Дезет вернулся на крыльцо, изо всех сил – бесполезно – толкнул тяжелую створку.
– Разум Милосердный, ну только не это…
Пронзительно, остро и зло звенели цикады. Пахло раздавленной сапогами полынью. “Откуда здесь полынь?”.
– Нет. Нет и нет, только не это, – он повторял одно и то же, мучительно понимая – поздно.
Минна белым пятном вынырнула из темноты.
– Топора в сарае нет.
Стриж схватил женщину за плечи и, встряхнув, развернул прочь.
– Во всей проклятой деревне нет топора?! Не верю! Беги и найди. Постой… Не найдешь инструмента, принеси излучатель.
Он вернулся на крыльцо, Минна уже исчезла, словно белый лоскут, сорванный с места крутящимся вихрем, Стриж налег на дверь изо всех сил – тяжелый засов выдержал, не дрогнув. Тогда иллирианец отступил на несколько шагов и с размаху ударил в дверь плечом. Потом еще раз – ему показалось, что хрустнула кость. Ушко стального засова подалось и со стуком отлетело, не выдержали забитые в дерево гвозди. Стриж влетел внутрь единственной комнаты, с размаху врезался в стол.
– Джу!
Он пошарил в прореженной оранжевыми бликами Селены темноте, наткнулся на койку, нашел неподвижное тело. Руки Белочки оказались холодными и твердыми на ощупь.
– Минна! Минна! Быстро, зови врача! Приведи сюда Хэри Майера…
Дезет уже забыл, что сам отослал сноху Фалиана, он отыскал в темноте и с третьей попытки, безжалостно ломая хрупкие спички, зажег свечу. У мертвой Джу были безнадежно ледяные пальцы и каменно-белое, точеное, словно бы еще присыпанное сверкающей мраморной пылью лицо. Ниточка пульса на запястье не прощупывалась. Стриж нашел сонную артерию, та чуть-чуть билась.
– Погодите, Джу, не умирайте, не надо радикальных мер… Я сам когда-то едва не ошибся так же. Пока человек жив, остается его spes, все еще можно исправить… Минна!!!
– Я здесь, мастер Стриж.
Крестьянка бело-черным силуэтом стояла на пороге.
– Где доктор?
– Но…
– Что “но”? Где ты пропадала?! Почему ты не привела Майера?!
– Но я принесла топор…
* * *
Разбуженный все-таки среди ночи Майер выслушал путаный рассказ, смерил Дезета ледяным взглядом, а потом сделал все, что умел. Сделав, ушел, не прощаясь с иллирианцем.
Смог он не так уж много. Стриж просидел на стуле возле узкой койки до утра. Джулия Симониан уже не жила, но еще и не умирала. Днем закрытые покрывалом носилки отправили в резиденцию консула, предварительно очистив одну из полупустых комнат. Ральф выслушал приятеля без особого энтузиазма.
– Не принимаю я заявок на чудесные исцеления.
– Я не так уж часто о чем-то просил. Она-то возилась с тобою предостаточно.
Валентиан заметно смутился:
– Я помню и ценю. Хотя – какая-такая особая ценность жизнь калеки? Пойми, Алекс, у каждого псионика своя ниша. Я – боевой сенс, пусть изувеченный навсегда, но от этого я не сделался милосердным врачом.
– Ты проводник Лимба.
– Ладно, я боевой сенс, я проводник Лимба. Если вся эта возня так нужна для твоего спокойствия и удовольствия, я попробую, но пойми – эффект может получиться каким угодно. Псионики-сострадалисты вообще неустойчивы, они не живут долго, я не удивляюсь, что ее в конце концов потянуло на суицид. Если девушки не окажется в Лимбе, тогда я бессилен. Она, кстати, может погибнуть и прямо там, у меня на глазах, если приключится ментальный шторм, если что-то пойдет неправильно, да мало ли почему. Ты на все согласен?
– Да. Моя помощь нужна?
– Еще чего, обойдусь без тебя, нулевик паршивый. В прошлый раз в Лимбе ты очень хорошо висел на моей шее – не хуже увесистого жернова.
– Что я буду должен тебе потом?
Ральф криво усмехнулся.
– Я могу запросить очень многое. Жизнь увечного сенса может оказаться длинной, очень длинной, Алекс. Сочтемся. Не боишься?
– Нет. Когда начнешь?
– Да хоть прямо сейчас. Но с чокнутыми, алкоголиками и самоубийцами нечеловечески тяжело работать. Я бы на твоем месте не очень-то обольщался…
* * *
Нити, съежившись, отшатнулись. Ветер рванул спирали тумана, они раскручивались, раздергивались на клочки, превращаясь в мелкие перистые облачка. Облачка легким пухом облетели в пространство. Пустота покачнулась, выгнулась, вывернулась наизнанку, и откатила в ничто. Рядом, сбоку, под ногам и за спиной окрепли, взметнулись ввысь твердые скалы Лимба. Реальность мощно отмежевалась от хаоса.
Джу, затаив дыхание, замерла на скользком камне – так близко к краю пропасти она еще не стояла никогда. На дне, за тонкой пленкой туманного марева, молчал серо-розовый город. За плечом молчал Мюф.
– Спасибо, дружок. Это ты вытащил меня?
Тень Мюфа не ответила. Белочка поспешила убраться подальше от обрыва и села на неровную грань огромного обломка. Прозрачные капли осевшего тумана извилистыми дорожками скатывались по острому сколу камня.
– Прости, Мюф, мы не сумели по-честному тебе помочь. Это я во всем виновата.
Внук Фалиана материализовался легко и мягко – маленькая фигурка казалась слепленной из плотного облака. Ответ, не касаясь слуха, звенел прямо в разуме Белочки.
“Нет, ты не виновата. Просто здесь тебе не место. Уходи, Джу.”
– Я остаюсь, мне больше нечего делать в Мире.
“Ты еще передумаешь, но тогда может оказаться совсем-совсем поздно. Лучше уходи прямо сейчас.”
– Я оставляю тебе свое место там. Ты хотел в Мир – теперь ты свободен.
“Мне уже не скучно. Иногда дедушка приходит сюда из Города”.
– Ты опять увидишь солнце и траву, и не будет ни тумана, ни ветра, ни холода, ни скал.
“Кто-то должен караулить Порог.”
– Я сама останусь здесь, я буду его караулить.
Мюф молчал, по-птичьи склонив голову набок. Белочке показалось, что внук Иеремии Фалиана с предыдущей их встречи словно бы подрос.
