замужем за молодым человеком, который владел небольшой гостиницей на Паромной набережной, как раз позади церкви иезуитов. Приезжая в Венецию, я всегда навещал счастливых супругов. Их старший сын был назван в мою честь Евгением, и они считали меня членом своей семьи. Марианна, чья зрелая красота напоминала мне женщин с картин Тьеполо, управляла своей тратторией в одиночку. Синьора Паоло призвали на флот, а все мои попытки спасти его потерпели крах, поскольку итальянские военные моряки не любили немцев. Я договорился с Марианной и пригласил себя и своего «партнера по бизнесу» на завтрак в ближайшее воскресенье, когда ее заведение будет закрыто для широкой публики.
В течение всего моего перелета из Рима в Венецию я вынужден был слушать радостные возгласы моих итальянских попутчиков, которые раздавались всякий раз, когда радио сообщало о новых поражениях войск оси в Южной Италии. Вспоминая Тарвис, я убедился, что мои опасения были небеспочвенны. Рядом со мной сидела фрау фон Вайцзеккер, жена нового немецкого посла в Ватикане. Мои друзья фон Бергены уехали из Рима еще в июне, после того как почти двадцать пять лет выполняли здесь свои посольские обязанности. В ходе ни к чему не обязывавшей беседы с новой хозяйкой посольства я понял, что мне будет очень не хватать ее предшественницы. Фрау Вайцзеккер была добропорядочной, простой женщиной, воспитанной в пуританском духе и потому ужасно скучной. Она была прекрасной пианисткой, но ее любимым композитором был Бах, которого я никогда не понимал. Она выразила надежду, что увидит меня на вечерах в посольстве, которые этой осенью будут посвящены творчеству великого мастера. Я же понял, что делать мне там нечего, и с грустью вспомнил обеды фрау фон Берген – конечно, это были не музыкальные вечера, но тем не менее очень яркие и запоминающиеся события.
Вскоре мы приземлились в пункте своего назначения. Никто не следил за мной, пока я через лабиринт узких улочек добирался до дома Марианны, минуя ветшающие дворцы и переходя через заброшенные каналы. Марианна радостно встретила меня. Маленький Евгений жаждал поскорее получить свой подарок, который я каждый раз привозил ему, а его прекрасная мать на мгновение прижалась головой к моей груди и сказала, что счастлива. Я тоже был счастлив снова увидеть ее, но вскоре у входа на мост на другом берегу канала появилась величественная фигура Джузеппе Тассинари. Чтобы подчеркнуть неофициальный характер нашей встречи, он привел с собой своего маленького сына Серджио. Марианна встретила своего – или, вернее, моего – гостя так, словно была женой дожа, и отвела нас в светлую маленькую столовую. Здесь на столе, покрытом белоснежной скатертью, стояли старые бокалы из Мурано и тарелки, на которых в традиционных венецианских соусах утопали аппетитные холодные омары, креветки и мидии. Роскошное зрелище дополнял большой графин с красным веронским вином. Все было как в старое доброе время. Мы оба рассмеялись – я вспомнил обед со шпинатом в Тарвисе, а министр еще раз убедился, что итальянцев можно заставить делать все, что угодно, но только не соблюдать указы и существовать исключительно на продуктовые карточки.
Марианна отвесила нам реверанс, совсем как героиня комедии Гольдоне – для полного сходства не хватало только маленького оркестра. После еды мы заговорили о деле. Я раскрыл перед Тассинари свои карты. Только немцы уверены в том, что никому из итальянцев нельзя доверять. За годы, которые я провел разъезжая из Италии в Германию и обратно, я встретил столько же немцев, на которых нельзя положиться, сколько и итальянцев, и единственное различие между ними заключалось в том, что последние проявляли свой порок с большей элегантностью.
Тассинари выслушал меня с вежливым вниманием. Мы сразу же пришли к единому мнению, что страна находится на грани сепаратного мира и что к северу от Неаполя, в провинциях, оккупированных немцами, усиливается хаос. Он согласился со мной, что возвращение Муссолини на пост главы правительства, если, конечно, его сумеют найти и освободить, будет равносильно попытке оживить труп, и мы оба втайне надеялись, что этого не произойдет. Учитывая это, я предложил ему сформировать, после консультаций с немецкими союзниками Италии, политически нейтральное правительство, состоящее из специалистов своего дела. Это правительство, в котором будут представлены как умеренные фашисты, так и умеренные монархисты, должно быть независимым от оккупационных войск Германии и рейха и руководить страной до тех пор, пока не решится исход войны. Тассинари назвал мне имена нескольких выдающихся ученых и предпринимателей, которых он хотел бы включить в правительство, когда наступит час его формирования. Сюда входил его личный друг, член совета фирмы «Фиат» в Турине, профессор Валетта, который до сих пор контролирует это крупнейшее итальянское автомобильное предприятие. Тассинари спросил меня, согласен ли я стать посредником между его теневым кабинетом и немецкими властями. Я уж и не знаю, как мне благодарить Бога за то, что Он избавил меня от подобной формы мученичества!
Достигнув соглашения по широкому кругу вопросов, мы обсудили, как будем поддерживать связь в том случае, если Италия заключит перемирие с союзниками. Я заверил его, что он и его семья уже сейчас находятся под защитой Верховного командования Германии. И наконец, мы осушили бокалы за успех нашего предприятия и обменялись рукопожатиями и наглядными залогами взаимной верности, которыми так любили обмениваться в подобных случаях диктаторы. Они были бы не только чрезмерными, но и противоречили бы той картине, которую явила собой Марианна, когда мы пригласили ее и обоих мальчиков присоединиться к нам. Она держалась с апломбом принцессы и развлекала нас беседой на своем очаровательном мелодичном венецианском диалекте. Потом его превосходительство ушел, забрав своего сына.
Разговорившись после его ухода с моей бывшей возлюбленной, я без особого удивления узнал, что жители Венеции ждут не дождутся появления победоносного флота союзников и что ее муж Паоло, служивший на крейсере, не имеет никакого желания распространять нашу дружбу на область военного дела. Но она заверила меня, что какой бы оборот ни приняли события – Nostra casa e Sua casa (наш дом – твой дом). Произнеся эти слова, она снова прижалась головой к моей груди, теснимой грустью. Это был жест прощания.
Венеция сверкала от жары, а зловонные испарения, поднимавшиеся над каналами, напоминали о прошедших веках. Я все мрачнел и мрачнел – приближался час моего отъезда. Вспомнив, сколько приятных часов я провел когда-то в «Хэррисе», знаменитом на весь мир баре на Большом канале, я решил освежить свои воспоминания. Это было ошибкой с моей стороны. Бар, где когда-то собирались плейбои и веселые девицы со всей Европы и Америки, стоял на месте, и мартини было таким же жгуче-сухим, как и в счастливые дни Виндзоров, амазонки Риты и лорда Дориана, но леопард умер, гедонисты рассеялись по свету, а юноши, каждую ночь изображавшие Адониса, покоились на дне Средиземного моря или лежали в ледяных могилах в русских степях. Впрочем, бар «Хэррис» не пустовал. За столиками дремали один или два жиголо, которым с помощью различных махинаций удалось уклониться от военной службы. Они ждали, когда же раздастся гром союзнических пушек, и, без сомнения, надеялись, что корабли забросят в Венецию нескольких американских миллионерш, тоскующих по мужской компании. В баре болтались мальчики того сорта, который так любил изучать лорд Дориан, тоже тоскующие без мужской компании, но уже с другой целью.
Что касается меня, то я ждал, когда принесут мартини. Оно, в отличие от Тассинари, оправдало мои надежды. Сидя в баре и потягивая мартини, я еще не знал, что мне так и не суждено дождаться, когда он сформирует свое правительство. Ему не удалось возглавить новый итальянский режим, хотя он был очень близок к этому.
Хочу завершить историю о моем вкладе в политические интриги лета 1943 года рассказом о событиях сентября того года. Я подробно описал генералу Вольфу нашу встречу в Венеции, а после того, как Италия 8 сентября вышла из оси, переложил ответственность за все решения на него. Началась изматывающая гонка со временем. 11 сентября дуче был освобожден из своего заточения на самой высокой горе Италии Гран- Сассо в Абруцци. Его освободили немецкие десантники под командованием моего знакомого Скорцени. Оттуда его через Вену отвезли в Мюнхен. Лишившийся своих крыльев итальянский орел вынужден был благодарить за спасение своего друга Адольфа Гитлера. Они встретились в ставке фюрера 14 сентября. В ночь с 13 на 14 сентября Тассинари вылетел туда же и был принят Гитлером за час до приезда Муссолини.
Впрочем, из этой встречи ничего не вышло. Тассинари приняли очень тепло и позволили говорить целый час без перерыва, но это была речь ученого и исследователя, а не страстное политическое обращение, которого от него ждали. Он оживился только тогда, когда принялся описывать события 25 июля.
– Этой трагедии не было бы, – заявил он, – если бы дуче остался таким, как прежде.
