революционные волнения 1968 г. в Париже, привод шие к смене президента и правительства.], стремятся изо всех сил быть со своими учениками воплощением доброты. У них «все вранье», как говорят дети, и им не хватает умения сказать: «Мне платят не за доброту — для этого у вас есть родители, мне платят за то, чтобы я учил вас. Я хочу заинтересовать вас, а не доставлять вам удовольствие». Это и есть язык воспитания. А то, что называется «национальным воспитанием», не имеет ничего общего с воспитанием как таковым. Это просто образование. В прежние времена, во время Третьей республики, это скромно называли «общественным образованием»! А теперь делается попытка заменить институт семьи под лозунгом: «Создадим систему национального воспитания». Оно ужасно, это воспитание. Если это воспитание, то воспитание власти с позиции силы. То есть антивоспитание.
БУДУЩЕЕ НЕ ТАКОЕ, КАК У МЕСРИНА
Последние годы я наблюдала за работой воспитательного центра, который принимал детей способных, но не обучающихся в школе. Все воспитанники чувствовали себя ущербными из-за отцов, на которых заведено судебное дело: дети страдали от общественного мнения, которое ставит их отцов в положение, недостойное мужчины. Эти дети, имеющие высокий коэффициент интеллектуального развития (IQ), но не имеющие образования, легко могут стать правонарушителями. Я сказала одному мальчику, который испытывал чувство вины за то, что его отца обвинили в краже: «Если твой отец совершил кражу, это еще не значит, что он вор. Он не потерял свое человеческое достоинство».
Меня заинтересовал мальчик одиннадцати лет, звали его Мишель, он сбегал, угоняя грузовики, брал их «в долг»! Он десять раз угонял тяжелые грузовики, пока водители завтракали в придорожных закусочных. Он вел грузовик до тех пор, пока хватит бензина или пока сам не проголодается. Ему ни разу ничто не помешало. Неслыханно! Что исправит в нем отсидка в тюрьме? Родители не жаловались, но и внимания на него не обращали. Он был без ума от грузовиков, это была его страсть.
Директор центра разговаривал с ним примерно так: «Не хвастайся тем, что ты безнаказанно угоняешь грузовики со стоянки. Ты выпутываешься благодаря своей ловкости, но все это незаконно. Если ты будешь этим хвастаться, прослывешь пройдохой. Ты пропадешь, потому что не умеешь ни читать, ни писать и не сможешь получить права. На экзамене надо знать правила движения, суметь прочесть вопросы и написать правильные ответы».
Надо было срочно что-то делать. Случай трудный. Что предпринять?
Решение состояло в том, чтобы определить его в семью, где отец-водитель, который близко к сердцу примет воспитание мальчика, будет брать его с собой в рейсы и сделает из него настоящего мастера вождения. В Великобритании дети могут водить некоторые машины, трактор например. Пришлось бы ждать, пока он научится водить трактор. Собственные родители мальчика не интересовали: «Они сидят дома и не любят путешествовать».
Ничего невозможного в том, чтобы его усыновил какой-нибудь шофер, нет. Но если это не законный опекун, а добровольный поручитель, как уладить ситуацию с администрацией? Инициатива упирается в стену предрассудков, рутины, мелочных придирок, препятствий и анахронизмов. Между узким понятием обучения и еще более узким — усыновления — необходимо ввести некое понятие, характеризующее ответственность добровольных поручителей за профессиональное обучение молодых и их вхождение в социум. Судебные власти хотят оказать доверие наставнику и поручить ему нескольких проблемных молодых людей для стажировки на парусном флоте. Недавно двум воспитателям из Меца судебными властями было дано разрешение на недельный полет на Воздушном шаре для Сандрины, Жоакима, Манюэля и еще нескольких ребят, чтобы «синева неба отогнала серость жизни». Неделя, чтобы вернуть детям радость жизни...
Поскольку дети согласились на это приключение, судьи, занимавшиеся их делом, смогли засчитать эти каникулы за настоящую профессиональную стажировку. Бывают случаи, когда можно набирать учеников. Но в случае «самого юного водителя Франции» — Мишеля — нужно, чтобы нашелся независимый труженик, который взял бы на себя заботу об одержимом подростке. Готово ли французское общество выбросить на свалку свою хроническую подозрительность и разрешить бродяге, в одиночку делающему свою работу, возить с собой по дорогам мальчишку?
ШКОЛА, ДОМ МОЛОДЕЖИ И КУЛЬТУРЫ
Расписание не оставляет подросткам большой свободы. У меня есть крестница, которой хотелось бы почаще видеться со мной, но она каждый день уходит из дома без четверти восемь утра. Она скоро закончит школу, хочет учиться дальше и поэтому занимается очень много. Девочка должна непостижимым образом выкроить время, чтобы зайти ко мне на обед. По субботам и воскресеньям, поскольку ее родители разведены, она ездит повидаться с отцом, который живет не в Париже. Вот вам девочка, которая всю неделю в полной власти школьного расписания, не оставляющего ей никакой свободы. Как подумаешь, сколько свободного времени у детей в Канаде, притом дети там так хорошо учатся! Уроки заканчиваются в 15.30. Дети возвращаются домой и... никаких домашних заданий.
В отрочестве, когда подростку восемь — двенадцать лет, было бы великолепно, если бы дети могли приходить в школу не только учиться, но и после уроков. «Мне надоело у родителей, я возвращаюсь в школу». Воспитатели там не только учили бы. Те воспитатели, кто работает после уроков, заняты были бы с 16 часов до полуночи. Рано утром, пока не пришли учителя, они завтракали бы с детьми, которые ночевали в школе.
В конце концов, можно было бы возразить противникам такого проекта следующее: когда детям некуда податься, когда они предоставлены самим себе, даже самые обеспеченные, самые зажиточные, самые богатые, у которых в родительском доме по пятьдесят квадратных метров, они все равно пойдут на улицу, и неизвестно, чем это кончится. Ну а если дети курсируют между домом и школой, риск можно предусмотреть, он вычисляется.
Когда мой муж был мальчиком, он жил в городе, который назывался Екатеринодар, теперь это Краснодар. Для детей там существовало подобие комендантского часа с семи часов вечера, зимой — с шести. Если на улице видели какого-то ребенка, спрашивали: «Где ты живешь?» — и отводили к родителям. В наше время во Франции, кажется, такой закон продолжает существовать, когда ребенка можно спросить на улице: «Куда ты направляешься?» — но реально он не выполняется.
Во Франции среда для учеников — свободный день. Родители на работе, что делать ребенку? Нечего. Он не знает, куда ему деться. Все потому, что школа в среду закрыта. А ведь можно было бы открыть для детей все двери уже имеющихся помещений, тогда и появится возможность разрешить разногласия между государственным обучением и обучением частным. Государственный сектор гарантирует обучение, а все учреждения частного образования принимают детей Двадцать четыре часа в сутки, в неучебные часы. Это было бы прекрасным распределением обязанностей. Негосударственный сектор занимался бы тогда воспитанием, а служащие сектора государственного образования — самим образованием.
Даже если желательно иметь новые центры для занятий с детьми, трудно возразить против того, что школа, где дети трудятся целый день и получают определенный объем знаний, остается центром воспитательной работы.
К несчастью, в частных школах такие понятия, как служение детям или призвание, тоже постепенно утрачиваются. Профсоюзное движение — вещь очень уважаемая, но оно заражено вирусом бюрократизма, и персонал, работающий в области национального образования, проявляет все меньше и меньше энтузиазма и самопожертвования, столь в этой работе необходимых, чтобы воспитать молодое поколение способным выстоять в жизни.
Скажи им об этом, и учителя начнут протестовать и станут утверждать, что они отдают себя своему делу не меньше, чем их предшественники. Все это так, но при условии, что они работают пять часов в день и не более четырех дней в неделю, а ученики их не утомляют и им не перечат. Все чаще и чаще слышится в
