устрашала, крутила в водовороте овеществленного зла, так что она едва осознавала, где быть и что делать. Но выбор оставался за ней.
«Нет!» – твердо сказала себе Линден, ничуть не беспокоясь о том, слышит ли ее Опустошитель. Потому что в ней нуждались друзья. И Ковенант – если не в Зале Даров, то уж во всяком случае до случившегося у Финдейла. И потому, что для нее была важна сама способность принимать важные решения. Она воспринимала эту способность как силу, почерпнутую из какого-то внешнего источника, но находящуюся в ней самой.
И сдаваться она не собиралась. Ибо по-прежнему была нужна Ковенанту, несмотря на то, что пребывала во власти Опустошителя и не имела никакой возможности даже заговорить с ним.
«Я отдам ему кольцо», – так он сказал. Остановить его Линден не могла. Однако, если он, отказавшись от себя, позволит увлечь себя на ведущую в никуда дорогу, не останется никого, кто, хотя бы пожелал его остановить. Поэтому она сносила боль. Мокша Джеханнум заполнял тошнотой каждый ее нерв, отравлял ядом каждое биение сердца, разрывал ее в клочья каждым движением. Она сознательно цеплялась за свое «я» и отказывалась от покоя, сознательно отдавала себя на нестерпимые мучения, лишь бы сохранить способность видеть. И надежду попытаться.
– Отдашь? – со сдавленным смехом вымолвили ее уста. – Поздновато ты пришел к мудрости, жалкий низкопоклонник.
Даже в ее нынешнем положении Линден ощутила негодование – Ковенант никак не заслуживал такого прозвания. Но мокша язвительно насмехался над ним.
– Однако твое конечное унижение было предречено заранее. Ты ведь дрожал за свою жизнь, когда угодил в лапы пещерников? И правильно делал – эти простофили непременно убили бы тебя, а уж выманить у них кольцо не составило бы труда. С момента твоего призвания все твои надежды были не более чем глупостью и безрассудством. Все пути вели к торжеству Презирающего, а твои тщетные потуги...
– Я устал от болтовни, – прохрипел Ковенант. Он едва держался на ногах, но, тем не менее, сила его решимости вызывала у Опустошителей внутренний трепет. – Не льстите себя надеждой, что сумеете сломить меня.
Ощутив, как содрогнулся мокша, Линден прикрикнула на него:
– Трус! – и тут же стиснула зубы, испытав на себе силу ярости Опустошителя. Но Ковенант не видел, что происходит с ней, и не знал, какую цену платит она за неповиновение.
– Кольца ты не получишь, – угрюмо пробормотал Ковенант, – и вообще тебе повезет, ежели он оставит тебя в живых, после того как покончит со мной. – Взгляд пылающих глаз Ковенанта был тверд, как горячий мрамор. – Ведите меня к нему.
– Ну конечно, низкопоклонник, – язвительно отозвался мокша. – Я трепетно повинуюсь твоей воле.
Так или иначе, Опустошитель развернул Линден и заставил ее двинуться вдоль ущелья.
Оба подземных чудовища, которыми теперь управлял брат мокши, маячили позади Ковенанта. Но коснуться его – Линден ощущала это чувствами Опустошителя – они не смели.
Путь оказался долгим, и каждое биение наполняло ее сердце нескончаемой мукой. Опустошитель наслаждался ее страданиями и изощренно приумножал их. Извлекая образы из недр ее памяти, он обрушивал их на беззащитное сознание Линден, заставляя их казаться более вещественными и реальными, чем гранит Горы Грома.
...Марид с оскаленными клыками, рычащая как хищница Джоан, жаждущая крови Ковенанта... Души, загубленные Солнечным Ядом... Рот ее матери, склизкая мокрота, зловонная, как гниль в ее легких... Располосованные запястья отца, зияющие ликованием и смертью...
Мокша изобретал все новые и новые способы мучить ее, и она знала, что мучениям не будет конца, если только она не откажется от своего «я». Но Линден держалась. С упорством, казавшимся бессмысленным, она цеплялась за то, чем была прежде, – за Линден Эвери, давшую обещание. И в тайных закоулках души замышляла уничтожить мокшу Джеханнума.
О, этот путь показался ей очень долгим! Очень долгим, хотя она и знала – не могла не знать, – что для Опустошителя он был короток, как бросок камня через черную бездну. Наконец промозглый свет карауливших Ковенанта чудовищ выхватил из тьмы вырубленную в скале лестницу – немыслимо древнюю, с истертыми за тысячелетия ступенями, но все же достаточно широкую и безопасную. Опустошитель поднимался бодро, в радостном предвкушении. Линден же следила за Ковенантом, выискивая признаки головокружения и страха.
Выглядел он ужасно. Она чувствовала, как болят ушибленные кости его черепа, улавливала неровное биение пульса. Лихорадочный озноб делал все его движения неточными и нетвердыми. На лбу бусинками выступил пот.
Но он продолжал идти так же решительно, как тогда, на Небесной Ферме, когда отправился в лес вызволять свою бывшую жену. Казалось, будто собственная слабость и отсутствие точки опоры каким-то образом поддерживают его.
Но едва ли он пребывал в здравом уме. Сердце Линден обливалось кровью, тогда как мокша Джеханнум обливал ее презрением.
Лестница достигала в длину нескольких сотен футов, а Линден и вовсе казалась нескончаемой. Опустошитель гнал ее вверх без малейшей передышки, словно хотел извлечь из доставшегося ему тела все, на что оно было способно. Но, в конце концов, она добралась до узкого отверстия в стене, через которое были видны отблески скальных огней. Лестница тянулась и выше, но мокша направил ее в тоннель. За ней последовал и Ковенант, а за ним – его охранники.
С каждым шагом возрастала жара. В конце концов, Линден стало казаться, будто она идет сквозь огонь, но для мокши это ничего не значило. Ни крутизна, ни жар, ни отвратительное зловоние ничуть его не смущали.
А мучения Линден множились – все ее пациенты, которых не удалось вылечить, представали перед ней и обвиняли ее с неистовством фурий. Она погубила их – и может быть, потому что хотела этого. Разве не черпала она силу из их страданий?
Коридор оборвался, и она оказалась там, где взращивал и лелеял свои коварные замыслы Лорд Фоул.
