нанять и оплачивать частного адвоката, а по закону ты его имеешь право иметь, государственные органы назначили меня представлять в суде твои интересы, причём все расходы берёт на себя государство. То есть тебе это ничего не будет стоить. Меня зовут Аполлинарий Григорьевич, фамилия — Кривошеий. Прошу, присаживайся, — новоиспечённый адвокат кивнул на стул.
У него был столь фальшивый и елейный, просто до приторности, тон, словно он готов был на все: даже на рельсы лечь, но во что бы то ни стало спасти Серафима от тюрьмы.
Серафим вспомнил предупреждение старшего лейтенанта Дорохина, и ему пришла в голову сумасшедшая мысль: было бы здорово узнать, о чём думает этот новоявленный стряпчий. Не успел он об этом подумать, как сквозь пелену сознания ему показалось, что какие-то отрывки из не очень связных слов он, действительно, «слышит» прямо в мозгу:
«Зачем я согласился? …как пить хочется… Чёрт бы побрал этого…»
Понять что-либо полезного не удавалось; и Серафим решил настроиться всерьёз. Сосредоточился и неожиданно все услышал так, словно прослушивал магнитофонную запись.
Этот мужичок оказался слишком открытым и весьма недалёким, а мысли его просты и понятны:
«Если бы не этот огрызок, сейчас бы водку пил, да Глашку трахал! — продолжая держать на лице дежурную улыбку, недовольно думал государственный адвокат. — А теперь сиди тут с ним, настраивай… Тоже мне, нашли настройщика! И чего они окрысились на парня?.. И так же все предельно ясно: пойман на месте преступления, пострадавшая и свидетели поют в одну дуду… Опять же, как не крути, а украденные монеты из коллекции хозяина квартиры изъяты у него при понятых, а это уже не бьётся! Как не крути, а дело твоё, подследственный Понайотов, дрянь!.. Наградил же Бог фамилией, мать твою… Конечно, если вернуть остальное украденное и оказать помощь следствию в задержании подельников, то можно говорить о снижении срока…»
Серафиму пришло в голову, что он может спокойно «слышать» то, о чём думает собеседник, если его мысли каким-то образом связаны с ним самим.
Размышляя об одном, Аполлинарий Григорьевич вслух сказал совсем другое:
— Прежде, чем я приступлю к обсуждению твоего дела, я должен сообщить тебе трагическое известие, — он действительно соорудил на лице сострадание и участие.
— Какое? — насторожился Серафим.
— Даже и не знаю, как начать…
— Так прямо и начни! — предложил Серафим, уже догадываясь, о чём ему хочет поведать эта мышь.
— Твоя невеста, Валентина, повесилась!
— Да, я знаю…
— Откуда? — искренне удивился тот.
— Старший Кум сообщил! — буркнул вдруг Серафим.
— Ну хорошо, если знаешь, то мы можем перейти непосредственно к твоему вопросу… Я очень внимательно ознакомился с вашим делом и… — он весело взглянул на Серафима и улыбнулся обнадёживающей улыбкой.
— И сразу понял, что меня нужно отпустить? — моментально подхватил Серафим, состроив на лице дебильную улыбку, он словно подыгрывал собеседнику.
— А ты шутник, Серафим Кузьмич, и это совсем неплохо! — казалось, он пытается быть «белым и пушистым».
Что, не угадал, господин адвокат? А на самом деле для меня все совершенно безнадёжно? — с серьёзной миной спросил Серафим, изображая в голосе беспокойство.
— Ну что вы, гражданин Понайотов, я бы не был столь категоричен! — возразил адвокат.
Он, пытаясь успокоить клиента, напоминал сейчас врача, который не хочет сообщать больному о его смертельном диагнозе, а потому разговаривает, как с ребёнком.
И Серафиму вдруг стало противно до тошноты: ему просто надоело слушать заученные бредни этого туповатого «специалиста». Он и так с трудом сдержался, чтобы не нахамить этой канцелярской крысе, когда тот сообщил о смерти Валечки, но теперь решил дать волю чувствам:
— Да что ты тут комедию передо мной ломаешь? Сидит тут, дурочку разыгрывает! — с неприкрытой злостью воскликнул Серафим и вдруг сам предложил: — Хочешь, мы с тобой поиграем в мою игру?
— В какую? — машинально спросил он.
— Правила очень просты: если я угадываю, о чём ты сейчас думаешь, ты больше ни слова мне не говоришь, вызываешь вертухая и отправляешь меня в камеру, а сам дёргаешь отсюда и больше никогда ко мне не являешься ни под каким предлогом, идёт? — неожиданно предложил он.
— А если не угадаешь? — государственному защитнику явно стало интересно.
— Если не угадаю, то мы с тобой продолжим разговор… минут на пять, — ответил Серафим.
— Что ж, вполне справедливо, хотя и не совсем понятно…
— Что непонятно?
— В чём здесь выгода для тебя?
— Потом скажу…
— Договорились! — с задором согласился тот.
— Ты сам согласился, — ткнув в его сторону указательным пальцем, угрожающим тоном произнёс Серафим. — Тогда слушай внимательно, ты думаешь так:
«Все предельно ясно: Понайотов пойман на месте преступления, пострадавшая и свидетели поют в одну дуду… Украденные монеты из коллекции хозяина квартиры изъяты у него при понятых…»
С каждым словом Серафима глаза адвоката становились все шире и шире, казалось, что они вот-вот вылезут из собственных орбит.
Между тем Серафим продолжал:
— Далее ты подумал о том, что если я верну остальные украденные вещи и помогу задержать своих подельников, то мне можно помечтать о снижении срока… И наконец, ещё ты думаешь о том, чтобы поскорее разделаться со мной и отправиться водку пить да кого-то там трахать! Я прав? — обвиняющим тоном произнёс он и чуть привстал со стула.
В глазах адвоката нарисовался самый настоящий испуг.
— Да не бойся ты, стряпчий, — брезгливо заметил Серафим. — Я не собираюсь об тебя руки марать. Так что бери свою толстую задницу в руки, дуй отсюда, а тем, кто тебя послал, передай дословно мои слова: счётчик включён и часы тикают.
— Но я как-то не понимаю… — залепетал тот, чуть осмелев, что никто не собирается на него нападать, — …кому передать?
— Запомнил мои слова? — перебил Серафим.
— Запомнил! — тут же согласно кивнул адвокат, но в голосе вновь послышался испуг, а на лбу выступили мелкие бисеринки пота, сделав паузу, он повторил, перейдя на «вы», — Вы сказали: «Счётчик включён и часы тикают».
— Молодца, — ехидно похвалил Серафим, — А теперь зови вертухая!
Адвокат тут же облегчённо вздохнул и уже хотел нажать на тревожную кнопку вызова, как виновато улыбнулся и напомнил:
— Вы обещали мне сказать, в чём ваша выгода?
— А в том, что я перестану видеть твою мерзкую рожу перед собой! — грубо бросил Серафим.
Адвокат тут же попытался нажать трясущимся пальцем на кнопку и никак не мог попасть, а когда всё- таки нащупал и нажал, почти мгновенно дверь резко распахнулась и на пороге оказался прапорщик, который привёл сюда Понайотова. Судя по его бешеному и обеспокоенному взгляду, он уже был готов к самым решительным действиям. Но увидев спокойно сидящего на стуле Понайотова, мирно улыбнулся:
— Слушаю вас, товарищ защитник!
— Можете отвести подследственного Понайотова в камеру, — адвокат изо всех сил постарался не показать вида, что ему только что пришлось пережить.
— Понайотов, руки за спину, выходи! — приказал конвойный.
Как только дверь за ними закрылась, адвокат перевёл дух и с тревогой пробормотал себе под нос:
— Не понимаю, как он смог так точно угадать мои мысли. Нет, больше я ни за что не рискну встречаться
