— Я и говорю: сильная женщина, — повторил Воронов.
— А ты чего Лану с собой не взял? — спросил Савелий.
— Побоялся. Однажды она мне рассказывала, как ей стало плохо на похоронах ее знакомого, да так, что пришлось «скорую» вызывать. Она очень близко к сердцу все принимает.
— Тогда конечно. Тебя подбросить до дома? — предложил Савелий.
— Как? А я думал, ты к нам поедешь. Лана пригласила и тебя, и Олега.
— Только при одном условии, — тут же вставил Олег.
— Говори!
— В моем распоряжении самое большее час. Потом у меня очень важные переговоры… — Перехватив взгляд Воронова, добавил: — Которые нельзя перенести.
— А ты братишка?
— Я тоже на часок! — Савелий согласился, чтобы не расстраивать Воронова.
Сейчас, после того, что он испытал за эти дни, после того, как на его глазах опустили гроб с телом Бати в землю, к нему наконец пришло осознание, что Батя действительно умер. Эта страшная мысль настолько поразила его, что хотелось остаться одному. И ни с кем не общаться, даже с самыми близкими друзьями.
Сейчас ему хотелось остаться одному, взять в руки оружие и стрелять. Просто стрелять… стрелять… стрелять и ни о чем не думать.
VII. Переосмысление
На следующий день после похорон Савелий и Воронов, встретившись в условленном месте, поехали на конспиративную квартиру, где их должен был ждать Богомолов.
Однако накануне, как и договорились, после похорон они поехали к Воронову и действительно пробыли там около часа. Лана сделала кутью.
Через час Олег и Савелий извинились перед хозяевами и удалились. Олег отправился на деловую встречу, а Савелий, долго не раздумывая, вернулся на базу. Во время похерен, креме дежурных, Никифора и Дениса, на базе никого не было. Остальные вернулись с кладбища подавленные. Вероятно, некоторые из ребят впервые задумались о бренности жизни на земле и о том, что главное — оставить после себя что-то такое, отчего родные и друзья будут вспоминать о тебе с добротой и благодарностью.
Вернувшись, Савелий уединился с Гадаевым.
— Хочешь сказать, что мне пора отправляться на родную землю? — задумчиво спросил Михаил.
— Угадал. — Савелий помолчал немного, затем вытащил из кармана листок — ксерокопию допроса чеченского боевика, протянул Михаилу.
— Что это?
— Почитай!
Михаил прочитал всего несколько слов, и глаза его начали наливаться злостью. Он сжал кулаки и грохнул по столу. Потом закончил читать, некоторое время сидел молча, пытаясь успокоиться.
— Где эта мразь?
— На пересылке.
— Окрестили уже?
— Да, восемь лет строгого режима.
— Восемь? Всего восемь лет?!
— Мы с тобой не знаем всех материалов дела, — мягко произнес Савелий и добавил: — У меня такое впечатление, что для тебя это не новость.
— Да, не новость, я был уверен, что его убили. Только фактов не было. Ну, гады, мамой клянусь, каждый из них ответит головой за смерть Ясы Гадаева!
Савелий подумал, что убийцам придется тяжко: этот парень слов на ветер не бросал. Но как бы эти чувства не помешали их операции!
— Ты не беспокойся за меня: сначала — общественное, а потом личное. Покончим с делом, и я примусь за своих кровных врагов.
— Может быть, вместе? — неожиданно предложил Савелий.
— Спасибо, конечно, но не обижайся: это мое личное дело. Я сам должен разобраться с ними. Сам! — Михаил сложил лист с текстом допроса и хотел сунуть в карман, но Савелий остановил его:
— Извини, Миша, но это не слишком разумная идея. Попади случайно этот листок не в те руки и… — Он покачал головой. — Уверен, эти фамилии ты и так не забудешь.
— Ты прав, — после некоторых колебаний согласился Гадаев, еще раз пробежал глазами листок и вернул его Савелию. — Не забуду! — как клятву произнес он.
— А теперь поговорим о деле. Во-первых… — Савелий достал из сумки спутниковый телефон. — Постарайся сохранить его: государственное имущество! — пошутил он.
— Сохраню, — серьезно заверил Михаил.
— Как думаешь, сколько тебе понадобится времени, чтобы выйти на след?
— Не могу сказать точно, но уверен, что позвоню до вашего отъезда из Москвы. Кстати, куда звонить?
— Вот номер — запомни. — Савелий записал номер на листке, Гадаев несколько раз повторил его и вернул Савелию.
— Можно спросить не по делу? — спросил Михаил.
— Конечно.
— Я наблюдал за тобой на похоронах и видел, как ты был спокоен, словно хоронил чужого человека. Как тебе удается так справляться со своими чувствами?
— Удается? Вряд ли, — усмехнулся Савелий. — Просто я вдруг стал еще больше гордиться моим Батей. И как можно не гордиться, когда видишь, сколько людей пришли с ним прощаться! Как бы я хотел, чтобы и на мои похороны пришло много людей!
— К тебе — придут, — уверенно заявил Михаил.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ты живешь не для себя, а для других. Можно еще привести много других аргументов, но этот, пожалуй, самый главный.
Долго еще вспоминал Савелий этот разговор, глубоко запавший ему в душу. Как оставить после себя хорошую память?
До этой тяжелой утраты Савелий был уверен, что его группа, как и он сам, конечно, готова к началу операции «Горный воздух», но эта уверенность куда-то вдруг исчезла, и на встречу с Богомоловым он ехал с твердым намерением выпросить еще пару дней, чтобы самому как можно ближе познакомиться с Чечней:
Генерал Богомолов, едва поздоровавшись, в упор уставился на Савелия, после чего спросил осторожно:
— До сих пор переживаешь?
— Да, щемит здесь что-то. — Савелий прижал руку к груди.
— Не думаю, что Сергеичу понравилось бы. Не надо раскисать. Жизнь продолжается!
— Я и не собираюсь раскисать, — возразил Савелий.
— Просто братишка ударился в размышления, — с еле заметной улыбкой пояснил Воронов, но Богомолов воспринял это серьезно.
— В размышления? О чем, если не секрет?
— Хочу выпросить у вас еще пару дней на подготовку, — сказал Савелий.
— На подготовку? Какую? — чуть не хором спросили Богомолов и Воронов, удивленно глядя на Савелия.
— Во-первых, надо поработать над крупномасштабной картой Чечни, во-вторых, просмотреть как можно больше видеоматериалов. — Савелий говорил уверенно, поскольку заранее подготовился к вопросам.
— Каких видеоматериалов?
— Любых, связанных с Чечней.
— А карта зачем? Ведь в вашей группе есть люди, отлично знающие Чечню. Да и я давал вам кое-какие карты…
