Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

потому, что в этом городе не­обходимо, — то он, он скрывается под чужой личиной, и как! Извини, Доменико, не смогу назвать его... Но знай, он будет твоим незримым хранителем и уже знает, что ты едешь в Камору. В Краса-городе только двое имеют тайную связь с Каморой — я и Дуилио, но у него связь преступная, грязная... Понимаешь, что значит пре­ступная связь?

— Понимаю.

— Не пытайся дознаться, кто мой брат, не утруждай себя зря, не угадаешь, кого угодно заподозришь, может, даже самого «великого», с позволения сказать, маршала Бетанкура, но только не его самого, а возможно, и вооб­ще не доведется тебе познакомиться с ним. Со всякого рода подлецами, мерзавцами, подонками столкнешься, но, надеюсь, минуешь гибель... и, надеюсь, увидишь пре­красный город Канудос.

В упор смотрел Александро.

— И та тысяча драхм, зарытая в роще, понадобится тебе в Канудосе на славное дело. Если погибнешь, я ис­трачу их на то дело... Доменико, ты все еще сырая масса, тесто, глина, не обижайся, но и в Каморе не обретешь лика и формы, тебя будут мять и раскатывать. Разве что в Канудосе постигнешь что- нибудь и обретешь себя...

Помолчали.

— Что-то попало мне в глаз, — сказал Доменико.

— Покажи-ка.

Было уже темно. Александро повернул ему голову на свет луны, отогнул веко, заглянул в самую глубину глаза и подул — бережно, желанно.

— Прошло?

— Да.

И неожиданно, странно дал ему пощечину.

— С ума сошел... что ли!..

— Нет, Доменико, так нужно... Прости, — и поцело­вал его в голову. — Ну, смотри... о моем брате не забы­вай. — И добавил с улыбкой: — Кактусного... Артуро вы­садит тебя в двух часах ходьбы от Каморы, ночью; разумеется, из страха не подвезет к самому городу... и винить его трудно. К городу один пойдешь, увидишь темнеющую громаду — это и будет Камора ночью... Смело войди в ворота, мой брат будет опекать тебя — незримо, конечно. — Александро помолчал, слова верте­лись на языке, но произнести их не хватало духа, он опу­стил голову. — Прости, Доменико, но я должен упомя­нуть Анну-Марию. Оплакивай, скорби, горюй, но знай — не многие прожили на свете так чисто, так прав­диво и честно... И думаешь, ты думаешь, она несчастна? Э-эх, непостижимые глубины... Ну, всего, ступай...

И еще раз поцеловал его в голову.

СОВСЕМ ДРУГОЙ ГОРОД

Во тьме, в зловеще разлившемся безмолвии все, каза­лось, звенело. Доменико не различал домов. Нащупывая стены, пробирался вдоль наглухо запертых домов и во­рот... Смерти искал скиталец в разбойничьем городе. Внезапно остановился, прижался к стене — с мешочком драхм в руке смерти жаждал в чужом, незнакомом горо­де, и к нему приближался кто-то темный, бежал, бесшум­но, осторожно. Доменико выронил мешочек, зажмурил глаза, а тот, неизвестный, пригнувшись, подлетел и всу­чил ему свой мешок, побольше, чем его, кинув скорого­воркой: «Подержи, хале, будь другом, ты беги в ту сто­рону, а я в другую, собьем их со следа. У меня четверо ребят, хале, и за ней, как за родным ребенком ухажи­вал...» — и понесся дальше. Впервые видел Доменико, чтоб мешок подпрыгивал, и, безотчетно ухватив его, не знал, как быть, пока самого не схватили и не вырвали мешок. «О-о, хале, подойди ближе, ну-ка посвети на не­го, ого! На здешнего не похож, пошли, приятель, пошли, хале. И этот твой?» — он пнул ногой мешочек с драхма­ми. На привидения походили неизвестные — в темных де­ревянных накидках-щитах, в деревянных головных убо­рах, и лица были спрятаны под железной маской с узкими разрезами для рта и глаз. «Забирай и этот ме­шочек, хале...» Голоса из-под маски звучали приглушен­но, шипяще. Сами были босые и с Доменико стянули его высокие сапоги, понеслись с ним куда-то, на каждом углу застывали, отрывисто свистели в свисток и мчались дальше... Наконец чудно постучались в один дом, ввели его куда-то; на роскошной тахте, развалясь на боку, зе­вал со скуки какой-то человек. От его взгляда у Домени­ко подкосились ноги — попадаются же с такими глазами!

Двое, что привели Доменико, сняли деревянные ма­ски, накидки, приставили к стене и клещами преспокойно вытащили из них узкие ножи... «Кто таков?» — нехотя спросил лежавший на тахте. «Смерть заслуживший, — ответили ему. — Вот с чем поймали, — и пнули прыгав­ший мешок. — Да еще не здешний, кажется...» — «Хоро­ши наши дела, если даже чужаки шляются ночью по городу, и еще с этим... Развяжи- ка». Что происходило! Из прыгавшего мешка вытащили кошку с завязанной мордочкой. «С когтями?» — «О- го, не когти, а клещи, ха­ле. Четвертая». «Ты не здешний?» — обратился человек к Доменико. «Нет!» Спрашивавший хмыкнул, встал и спросил неожиданно учтиво: «У вас родственники в Верхнем городе, уважаемый?» — «Нет». — «Совсем-совсем никого, хале?» — «Нет». — «Может, вы с заданием прибыли, хале?» — «Нет». — «Зачем тогда привели его сю­да? — недовольно бросил человек и снова разлегся. — Уведите, уведите, прирежьте где-нибудь подальше... Мою пуговицу нашли?» — «Нет, хале... В овраг сбросить труп?» — «Бросайте куда хотите... Наверно, плохо иска­ли».— «Хорошо искали, хале... Снять с него одежду или...» — «Не знаю... Что на нем?.. А может, под тахту закатилась?..» — «И под тахту заглядывали, хале... — и осветили Доменико фонарем. — Ого, хорошо одет, ха­ле!» — «В самом деле? — усомнился человек. — Отлично. А в мешочке что?..» — «Не проверяли, хале». — «Загляни-ка, Чичио...» Плюгавый каморец ловко развязал мешо­чек и заглянул в него, даже пальцы запустил... и ошалел: «Драхмы, хале!» — «Что ты говоришь, Чичио... — Чело­век встал, растерянно ступил к Доменико, тоже заглянул в мешочек.— Простите, сеньор...» — он стоял на ко­ленях.

И Доменико понял — смерть поджала хвост, улизнула из накрепко запертой комнаты.

— Простите, сеньор, — человек все стоял не коле­нях. — Простите нас, как я мог подумать... Вы так про­сто держитесь. Простите, да?

Доменико молчал.

— Сколько в мешочке, сеньор?

— Почти четыре тысячи восемьсот.

— Что-о?! Четыре тысячи восемьсот раз желаю вам здоровья, хале. — Встал, отряхнул с колен пыль. — Мар­шалу доводитесь, вероятно, кем-нибудь... великому мар­шалу.

Молчал Доменико.

— А мешок с кошкой... В самом деле ваш?

— Нет.

— Чей же?

— Кто-то всучил мне.

— И вы взяли?! Вот это мужество, верно, Чичио? Принять на себя такое преступление, но, видимо, род­ственник маршала, и... Что вам стоит, верно, хале? — голос звучал ласково. — Как вы все же решились хо­дить без накидки-щита, хале?.. Есть где переночевать, хале?

— Нет.

— Иди, отведи его ко мне, Чичио... Хотя нет, меня не ждут, дежурный у меня бедовый... Как же быть... Прово­ди к Скарпиозо! — И объяснил: — Впустит, ждет меня этой ночью. По пятому способу постучишь, понял? На­брось на него накидку-щит, выбери получше, и шап­ку с маской... Подай-ка напиться, Чичио... — Пить ему за­хотелось, и он человеком был... — По пятому варианту, слышишь?..

— Как же, слышу, хале...

Снова пробирались вдоль стен. Маленький Чичио впереди, а он, тонкий, высокий, — но пятам за ним. По ночной Каморе крались двое в масках. «Ох, забыл имя маршала, не помните, а?» — спросил Чичио... «Нет». — «Как я позабыл, — шипяще доносилось из-под маски, — его и полковника Сезара одинаково звать, верно, ха­ле?» — «Не знаю». — «Как, ни с одним не знакомы, хале?»