взглянув на него. — Только когда сама этого хочу, но иногда мне хочется завопить. Гордая, да. Хитрая, без сомнения. Люблю манипулировать другими, — она засмеялась, — меня не любит даже мой кот.
Фин расплылся в улыбке:
— Думаешь, мне нужны эти предупреждения? Поправь меня, если я ошибаюсь, но я полагаю, что ты просто цитируешь меня.
— Может быть. — Внезапно Минна почувствовала себя неуверенно. — Если у тебя не… пустой интерес, тогда ты должен знать: я ценю свое упрямство. На самом деле это мой главный недостаток. У меня много недостатков, и я очень ими горжусь.
— Мне кажется, будто ты пытаешься предостеречь саму себя.
— Может быть, — прошептала она и шире распахнула дверь: — Проходи.
Он вздохнул:
— По-моему, тебе следует вернуться в Нью-Йорк.
Минна ушам своим не поверила:
— Что? Бонем…
—
— Но когда у меня будут документы…
— Их может доставить кто-нибудь другой. Я хочу, чтобы ты была как можно дальше отсюда. В Ныо- Иорке у тебя есть средства, а я смогу организовать твою защиту там.
— Значит, твой интерес пустой?
— Нет. — Голос у него смягчился. — Окажи мне доверие, Минна. Всего на несколько недель. После четырех лет это не так уж долго.
Минна расхохоталась. Если он хочет убедить ее своей нежностью, то подход совершенно неправильный. И ее надежды тщетны.
— Довериться тебе, а самой спрятаться? Оставив тебя и мою мать на произвол судьбы?
— Доверять мне, — резко произнес Фин, — не значит прятаться. Пойми, у меня есть опыт в подобных делах — гораздо больший, чем у тебя. Позволь мне справиться с этим, не опасаясь за тебя.
— Я и не хочу, чтобы ты беспокоился обо мне. Мне это не льстит. Хочу тебя.
Он взял ее за руку и втянул в комнату. Ее не интересовала комната — голые половицы, продавленный матрас, старое потертое кресло. Она стояла рядом с кроватью, ожидая Фина, готовая к битве, которую на этот раз намерена выиграть. Он сердитым движением сорвал с шеи старомодной шейный платок.
— О, — воскликнула она, не скрывая насмешки, — ты все-таки решил, что нам лучше раздеться?
Он отшвырнул шейный платок, который она поймала на лету и намотала на руку, давая выход своему волнению.
— Если ты останешься в Лондоне, тебе придется вернуться в те комнаты.
— Нет.
— Не стану спорить с тобой, — мрачно произнес он. — Это не получится. Не получится, если ты будешь вести себя так. — Голос ее дрогнул от слез. — И прежде чем ты ответишь, знай, что мой интерес к тебе тоже не пустой.
Его лицо преобразилось: злость испарилась, казалось, он сейчас протянет к ней руки. Минна покраснела и отступила назад.
Ей не нужна его жалость. Она не хочет стыдиться своего неопрятного вида и голоса, похожего на кваканье лягушки. Бедрами Минна уперлась в основание кровати и упала на матрас.
— Это абсурд, — пробормотала она.
— Что ты имеешь в виду?
Она рассмеялась и отбросила платок, но она не могла смотреть ему в лицо.
— Мы ведь чужие, да? Чужие с интересным прошлым. Кровать просела под его тяжестью. Брюки у него были грязные на коленях.
— Ты замечательная женщина, но сегодня вечером ты ошибаешься во всем. — Он хрипловато рассмеялся. — Твой кот тебя любит.
Минна вытерла нос тыльной стороной ладони.
— Ты ничего не знаешь о котах. Сам ведь говорил.
— Я лгал. У Шелдрейков было несколько, и все они обожали меня.
— Еще бы, — пробормотала Минна. — Порочные существа.
Его рука легла на ее бедро, вверх ладонью. Помедлив, она вложила пальцы в его ладонь. Когда его рука сжалась, Минна невольно расслабилась.
— Мы не можем этому доверять, — прошептала она.
— Будь мы чужими, я не захотел бы, чтобы ты уезжала в Нью-Йорк.
Минна нахмурилась:
— Разумеется, захотел бы. Тебе было бы все равно.
— Напротив, было бы привычно иметь тебя рядом. Мне нужен Бонем. Бонему нужна ты И вот ты наживка. Не беспокойся я о тебе, не колеблясь использовал бы тебя таким образом. Я говорю тебе об этом, потому что, может быть, нам стоит поговорить и о моих недостатках. Их у меня достаточно. Моя совесть спала долгие годы. Я пытаюсь переделать себя, но…
Минна пренебрежительно фыркнула:
— Можешь не говорить мне об этом. Я заметила, что ты не слишком беспокоишься об исполнении своих обязательств. По крайней мере приличным способом.
Он мягко засмеялся, стиснув ее руку.
— Тогда ты должна поверить мне, не правда ли? Ты все знаешь из первых рук. Если я волнуюсь за тебя, это кое-что значит.
Она пошаркала каблуком по полу.
— Судя по комплиментам, можно желать многого. Он откашлялся.
— Хочешь комплиментов?
— Нет.
— Я так и думал. Ты не доверяешь лести, не так ли?
Минна ничего не ответила.
— И все же, — ласково сказал Фин, — я прав. Ты понимаешь, что мы не чужие. — Фин так долго молчал, что Минна не выдержала и подняла на него глаза. Лицо у Фина было грустное.
— Думаю, да. — Минна пожала плечами. Ответ трусливый, но ничего лучшего не пришло ей на ум.
— Знаю, — твердо ответил он. — Я научился ненавидеть в один день, и эта ненависть не покинет меня до конца моих дней. Хочешь послушать, как картограф превратился в шпиона?
Она поняла, о чем он спрашивает. Четыре года назад в ее жизни произошло нечто важное. Об этом просто так не расскажешь.
— Да, — прошептала Минна.
Он легко поигрывал ее пальцами.
— Я был офицером, служил топографом и составлял карты Гималаев. Меня посылали в места, где мало кто соглашался бывать. Один из моих начальников заинтересовался тем, что я делаю. Я ничего такого не подумал, правда; у нас был один общий друг, ушедший на покой картограф и астроном, который был моим наставником во время учебы в Итоне. Если у меня и появлялись сомнения в отношении этого офицера, которые я не мог себе объяснить, советы нашего общего друга успокаивали меня.
Однажды этот новый наставник призвал меня в Симлу. Заявил, что один из его сотрудников пропал на границе северо-западной приграничной провинции с афганской территорией. Это были плохие новости. Дизраэли нажимал на Нортбрука, вице-короля, чтобы тот занял более твердую позицию вместе с эмиром Афганистана против русских, а Нортбрук сопротивлялся. Ни один англичанин не вмешивался в эту неразбериху без официальной инструкции. Это было все равно что бросить горящую спичку в щепки. Но мой новый наставник умел убеждать. Он сказал, что мое искусство — самый лучший шанс, чтобы отыскать след того человека и освободить его. Если бы у меня это не получилось, то произошел бы международный скандал.
