— Все будет хорошо, — проговорил негромко. — Я вернулся. Джилл понравится. Мы снова будем вместе. Ну, хотя бы иногда.
Нет, ни о какой ванне и отдыхе не могло быть и речи. Сменив одежду, Маренн сразу же отправилась к Джилл. К своей радости она увидела, что дочь спит. Она не в беспамятстве, она просто спит, спокойным и почти здоровым сном. Но оказалось, это еще не все приятные новости. За ужином Скорцени как бы невзначай сообщил ей:
— Если где и произошло печальное событие, то это у нас в Буэнос-Айресе. Твой давний враг Дитрих Бруннер скончался.
— Скончался? — Маренн от неожиданности поставила бокал с шампанским, которое приказала подать по случаю его приезда и выздоровления Джилл. — Как? От чего?
— Утонул в море. У пас сейчас весна, ты знаешь, вот он и решил окунуться. Мюллер говорит, перегрелся на солнышке, — Скорцени улыбнулся, не скрывая иронии. — А его дружок, этот доктор Мартин, который довел до сумасшедшего дома несчастную Анну фон Блюхер, умер сразу за ним. По сведениям того же Мюллера, очень увлекался девушками легкого поведения, вот и схватил инфаркт на одной из них.
— Им обоим помогли умереть? — Маренн серьезно посмотрела на него. — Это так?
— Я полагаю, ты сама понимаешь, — он не стал обманывать ее. — Гестапо бессмертно, и оно везде. Мюллер знает, что делает. По-моему, у тебя был не один случай убедиться в этом. К тому же Бруннер много возомнил о себе. Его уже не устраивало то, что его никто не знает. Он жаждал славы, признания. И больших денег, гораздо больше того, что ему платили до сих пор. Условия, на которые мы пойти не можем. Дело дошло до шантажа. Он стал угрожать. Пришлось принимать решение.
— Зло всегда уничтожает само себя, — заметила Маренн и решительно бросила салфетку на стол. — Мне нужно в Буэнос-Айрес. Прямо завтра.
— Это еще зачем? Чтобы посчитаться с Мартой? — он усмехнулся. — В этом нет необходимости. Марта вышла замуж за богатого латифундиста. Два месяца назад. Он усыновил Хорста.
— Меня не интересует Марта, — Маренн недовольно поморщилась. — Я должна забрать Софи. Софи Планк. Ту женщину из Аушвица, которую Бруннер похитил после войны и держал у себя в доме в Аргентине.
— Так за ней не надо ехать, — Скорцени покачал головой. — Точнее, надо, но не в Буэнос-Айрес. Она здесь, в Париже. Я оставил ее в гостинице на площади Этуаль с надежной сиделкой. Надеюсь, ты знаешь, как распорядиться ее судьбой лучше меня.
— Она в Париже? — Маренн боялась поверить. — Это невероятно. Я поговорю с Визенталем, чтобы ее отправили в Израиль, возможно, там удастся восстановить ей зрение.
— Ты дружишь с Визенталем? — в голосе Отто она услышала скрытый сарказм. — Меня передергивает от этого имени. Но тебе виднее, поступай, как знаешь. Хотя если подумать, моя жена дружит с Визенталем, — повторил он. — Это любопытно. Ты знаешь, что он и его люди вышли на след Эйхмана? Вера, вполне вероятно, скоро овдовеет.
— Я вовсе не дружу с Визенталем, — возразила Маренн. — Однако мне приходится иметь дело с Визенталем по линии Красного Креста.
— Конечно, я понимаю, — Скорцени кивнул, закуривая сигарету. — Надеюсь, что ты раздумала жаловаться ему. На меня и на Алика. А уж тем более на Бруннера теперь. Только пойми, — он внимательно посмотрел на нее. — Бруннера нет, но психотропное оружие все равно будет. Его сделают другие.
— Я буду бороться с теми, кто его производит так же, как я боролась с Бруннером, — она ответила на удивление спокойно.
— Я не сомневаюсь. Нисколько, — он усмехнулся. — Я знаю твое упрямство. Да и не только я. От него еще сильно страдал рейхсфюрер.
— Так значит, Марта вышла замуж? — Маренн спросила как бы невзначай, глядя в тарелку.
— Мне показалось, ты не обратила внимания на это мое сообщение, — он наклонился вперед, пытаясь заглянуть ей в лицо. — Да, Марта вышла замуж. Довожу этот факт до твоего сведения в надежде, что тебя это успокоит. И ты позволишь мне сказать тебе все, что я хочу сказать, и даже послушаешь меня. Раз уж Джилл пришла в себя, ей лучше, а Бруннер, наконец-то мертв, мы можем поговорить о нас. Верно?
Он встал из-за стола и подошел к ней.
— Пока ты была у Джилл, я узнал от Женевьевы, что теперь Клаус живет у тебя. Я знаю, ты виделась с Вальтером незадолго до его смерти, могу предположить, что ваша встреча не была лишь прощальным свиданием старых друзей.
— Ты меня ревнуешь? — Маренн пожала плечами. — С какой стати? Вальтер умер, я не собираюсь это обсуждать. А Клаус— ребенок, его мать отказалась от него. Как я могу его бросить?
— Да, Вальтер умер, — Скорцени кивнул. — Мы наконец-то остались одни. Или не совсем? Насколько я понимаю, есть еще этот француз, военный министр, который частенько навещает тебя. Или у него нет шансов?
— Я не собираюсь отчитываться, — Маренн резко прервала его. — Ты встретил женщину в Буэнос- Айресе, у тебя другая жизнь. Я вольна поступать, как мне заблагорассудится. Ты не находишь? — она посмотрела ему в лицо.
— Не нахожу, — он провел рукой по се плечу, спине, прикоснулся к распущенным, еще влажным волосам. — Не нахожу, Маренн. Я тебя люблю. И ревную, да. Я не зря сказал тебе о Марте. Это не у меня, это у нее теперь другая жизнь. Она хотела ребенка от меня, я не отказал ей. Но без обязательств. Марта — кошка. У нее все просто, страсть, котята, а потом она смотрит на кота, который ей этих котят сделал так, словно видит его в первый раз. Не будем о Марте. Ведь это не Марта, а ты в сорок третьем году, в этой самой комнате обещала, что будешь ждать меня всегда. Ты повторила это в Берлине, в сорок пятом. Марте в голову не пришло бы сказать такое. Ее голова просто не приспособлена для подобного. Ты помнишь? Был сильный обстрел, мы похоронили Ирму, все рушилось. До падения Берлина оставалась неделя, не больше. Ты говорила: «Я буду ждать тебя всегда». Или я ослышался? Русские сильно стреляли, это верно. Мог и ослышаться, конечно. Это так? Ты ничего не говорила? И ничего не обещала? Ты мне не жена? Все также заключенная концлагеря, которого давно нет?
— Я говорила, — ответила Маренн негромко, не оборачиваясь к нему. — И я не отказываюсь от своих слов.
— Тогда что мы здесь сидим? — он повернул ее к себе. — Джилл стало лучше. Пойдем в спальню. Там ничего не изменилось с сорок третьего года?
— Нет, ничего. Только теперь там вместе со мной спит Айстофель.
— К Айстофелю я тебя не ревную, — он улыбнулся. — Но сегодня ему придется поискать себе другое местечко.
— Хорошо, — Маренн опустила голову, стараясь скрыть растерянность. — Ты знаешь, куда идти. Я сейчас отдам распоряжения Женевьеве и тоже приду.
Когда она вошла в спальню, он лежал на кровати и курил, стряхивая пепел в пепельницу, стоящую на тумбочке рядом с ночником. Она закрыла дверь. Он молча смотрел, как она раздевается. Она разделась донага, взяла висевший на спинке кресла пеньюар, накинула на себя.
— Не надо, — сказал он.
— Что? — Маренн недоуменно посмотрела на него.
— Вот это не надо. Сними. Иди ко мне.
Он приподнялся на локте, затушив сигарету в пепельнице. В дверь постучали.
— Кто это еще? — Скорцени недовольно поморщился.
— Мадам, мадам, — послышался голос Женевьевы. — Звонил генерал де Трай.
— Ах, да, военный министр, — Скорцени усмехнулся. — Без него не обойдешься.
— Что он хотел, Женевьева?
Маренн запахнула пеньюар и открыла дверь.
— Что-то случилось с Клаусом? — обеспокоенно спросила она. — Он здоров?
— Господин де Трай сказал, что ему звонили от президента. Его святейшество папа римский принял решение наградить вас Знаком Золотом Розы «За заслуги перед страждущим человечеством», —
