— У колдунов, коли что случается, суд там или болезнь какая — свое состязание, кто кого передюжит. Еще увидишь, как они завтра всех свиней перегоняют, да и лошадям достанется, — грустно улыбнулся Никита. — Ты вот что, свен, поди к княгине к нашей, кличет она тебя.
— Сейчас? — изумился Витя. Во времени он по-прежнему ориентировался плохо, но судя по тому, что в доме Шелешпанских уже отпели вечерние молитвы и все улеглись спать, было поздновато.
— Да, сейчас иди, — подтвердил Никита. — В покои к ней поднимись, звала.
— А зачем? — с опаской спросил Витя.
— Я не знаю, — пожал плечами Никита и направился в сторону конюшен.
Поднимаясь по высокой лестнице на крыльцо, Витя слышал, как глухо протопали копыта лошади по аллее сада, отдаляясь в сторону ворот. Князь Ухтомский куда-то уехал на ночь глядя.
«Вот тоже чудеса, куда его понесло?» — изумился про себя Витя, входя в дом.
Но более всего беспокоился он за себя. Что гречанке от него понадобилось? Никак засекли его, когда он за испанцем следил? Тогда — худо дело. Выпорют, как пить дать, а то еще чего похуже варварша эта Емельяна Феодоровна удумает.
В доме царила сонная тишина. Пока Витя поднимался по лестнице в терем княгини, почти что на чердак под самой крышей, он отчетливо слышал скрип каждой ступеньки у себя под ногами, и больше ничего — молчок, только кошка мяукнула в углу. Поднимался он медленно, прощупывая предварительно ногой каждый шаг, так как в доме было очень темно: фонари на стенах давно догорели, тусклый свет луны за пробегающими по синему ночному небу сероватыми облаками едва пробивался сквозь маленькие окошки.
Покои княгини Вассианы, точнее, одна комнатка, выделенная ей злобной старухой, находились, что скворечник на дереве, особняком от всего остального дома, и лесенка к ним вела особая — потому и пришлось Вите взбираться по узким, влажным от ночной сырости ступеням аж на четвертый этаж.
Наконец, он добрался до нужной комнаты. С минуту постоял, чтоб отдышаться, прислушался: тишина, никого нигде. Этикет местный Витя изучил еще не до конца, как принято тут входить в комнату к женщине, тем более к госпоже, да еще за полночь, он не знал. Но все равно доложить о его визите было некому. Из- за неудобного расположения спальни княгини, Груша, которая в белозерской усадьбе всегда спала под дверями своей госпожи на случай, если той что-нибудь ночью понадобится, сейчас храпела далеко под лестницей.
Витя решил действовать, как учила его мама в детстве: если идешь к малознакомому человеку в дом, предварительно постучи. Собравшись с духом, он постучал в дверь. К удивлению его, ему никто не ответил. Даже никто не пошевелился внутри.
«Не ждут, что ли? — недоумевал Витя. — Или напутал что-то князь? Да нелюхоже на него, вряд ли он меня с собой спутает».
Витя постучал еще раз — молчание. Войти сам он не решился и уже собрался уйти, как дверь вдруг открылась, медленно, чуть скрипнув несмазанными петлями, и… похоже, без посторонней помощи, сама.
«Вот так дела!» — изумился Растопченко, но войти сразу не решился. Сперва заглянул с порога — ничего, темнота, окна занавешены.
Вдруг он почувствовал, как кто-то сзади легонько подтолкнул его в спину, и чекист оказался внутри комнаты в кромешной тьме, а дверь за его спиной, скрипнув, закрылась. Окончательно потеряв всякую бодрость духа, Витя почувствовал, как от страха, который начал предательски расти в животе, тонкая струйка горячего пота скатилась по его спине. Растопченко уже приготовился дать деру, как вдруг тонкие лучики голубоватого света пробежали по стенам комнаты, разгораясь все ярче и ярче. Через несколько мгновений ошарашенный Витя увидел стоящий посреди комнаты табурет. На нем лежала толстая подушка алого бархата с золотой бахромой, на подушке той — большое круглое зеркало в золотой витиеватой оправе, из которого и струился тот самый голубоватый свет, озаривший комнату. Вокруг зеркала лежал свернувшийся в круг пифон, голова его была засунута под хвост, он будто спал, но в льющемся голубоватом свете весь сиял серебром, как драгоценное ожерелье.
Увидев змею, Витя отшатнулся к двери, но та уже оказалась заперта.
Окна были закрыты обшитыми алым бархатом втулками изнутри и задернуты толстыми занавесями гранатового цвета в тон кожаной обивке стен, так что с улицы вряд ли кто мог увидеть, что происходило в комнате.
Змея лежала неподвижно. Витя как зачарованный смотрел на нее и на зеркало, распространявшее вокруг какой-то космический свет.
Вообще, от зеркал он в последнее время поотвык. Здесь, как ему объяснили, зеркало считалось изобретением дьявола, и потому благочестивые люди им не пользовались. Только редкие щеголихи тайком от священника могли позволить себе взглянуть на свои красоты в ручное зеркальце, привезенное, как правило, из дальних стран, и тут же снова спрятать в потайной ларец. Ну, а уж таких волшебных зеркал, какое сейчас лежало перед ним, Витя не видал и в своей прежней жизни, разве что в сказках про них читал.
Но время шло, змея лежала, свет струился — ничего страшного не происходило, и Витя начал понемногу успокаиваться. Ему даже стало интересно, что же будет дальше.
Свет становился все ярче, воздух наполнился дурманящим ароматом каких-то южных цветов. Похоже, магнолий и… сладким запахом спелых ягод малины.
Голубоватые лучи осветили постель княгини, и обомлевший Витя увидел разбросанные в беспорядке по одеялу драгоценные камни, каких не видывал прежде. Названия им он не знал, но были они все как один ровненькие, примерно одной величины и чудно лиловые. Самоцветы заманчиво мерцали, привлекая взор. Первым желанием Вити было подскочить и схватить хотя бы один. Но профессиональная осторожность взяла верх — неизвестно еще для чего их здесь положили, надо подождать.
Пифон зашевелился и начал медленно вращаться, покусывая свой хвост. Свет, излучаемый зеркалом, начал сгущаться до ярко-синего, а то вдруг порозовел и даже позеленел, описывая по комнате круги в такт с вращением пифона. На потолке и на стенах замелькали видения.
Какое-то лесное озеро, заросшее дикими ирисами и орхидеями, с водой прозрачной до того, что можно различить каждый камушек на дне.
Но вот тучи сгустились, ветер, поднявшийся из недр пространства и времени, пронесся над неподвижной гладью озера и покрыл его взволнованной рябью. Кроны деревьев на фоне далеких гор заколыхались волнами. Млечный Путь, древняя река миров, воссиял звездами, пронзив небосвод. Перед изумленным Витиным взором словно из пола вдруг выросла невесомая прозрачная башня квадратной формы, с аркой в форме подковы, которую венчала воздетая к небу рука. Башня эта неслышно пронеслась мимо Вити и растворилась в воздухе. Вслед за ней выросла еще одна такая же арка, на ней был изображен ключ. И эта арка понеслась прямо на Растопченко. Он отшатнулся.
— He бойся, Виктор, — услышал он за своей спиной голос Вассианы, — это всего лишь сны. Сны грешников.
Витя обернулся. Княгиня стояла у самой двери, но вид ее произвел на Витю не менее сильное впечатление, чем все увиденное прежде. На ней было узкое черное платье, облекавшее ее фигуру, как кожа змеи, с глубоким вырезом на груди. Материал, из которого было сшито платье, сверкал и переливался так же, как и чешуя пифона, продолжавшего свои вращения вокруг зеркала.
Вообще, вся она, ставшая даже как будто выше ростом, тонкая, стройная и гибкая, походила в этом наряде на змею. Волосы ее были собраны в высокую прическу, напоминавшую головные уборы египетских цариц и увенчанную осыпанным драгоценными камнями гребнем. Шею украшало плотно прилегающее ожерелье, похожее на ошейник, тоже сплошь сверкающее каменьями, такие же браслеты сияли на запястье каждой руки. Тонкую талию подчеркивал широкий пояс, в украшении которого, в отличие от всего прочего, сияли только рубины, он преломлял ее фигуру, как язык яркого пламени. В ушах висели тонкие усыпанные алмазными искрами нити. Бледное лицо имело возвышенное выражение от того, что было спокойно и исполнено достоинства.
Единственное, что сразу приметил Витя, так это странно изменившийся цвет ее глаз. Из темно-синих они стали цвета морской волны и как бы поблескивали золотыми огоньками изнутри. И как показалось Вите, приобрели больше живости. От нее шел тонкий аромат гиацинта, смешанный с горьковатым запахом цветов
