Кандейс взмахнула ножом и отрезала мой язык под корень. Я невольно вскрикнул, когда она поместила его себе в рот, немного потрясла головой, чтобы установить на место, а потом с улыбкой облизнула губы. Ее горящий взгляд обратился вниз, туда, где помощница продолжала манипуляции с моей истерзанной плотью, и улыбка стала шире. Помощница отодвинулась, а Кандейс слегка повернулась и снова подняла нож…
И опять я очнулся от ужаса. Плохо дело. Я представил себе, как бью ее по челюсти, как ломаю шею, потом пошел дальше и мысленно разорвал ее тело на мелкие кусочки. Это видение я взял с собой в сон, и грезы о жестоком отмщении Кандейс вызвали на моем лице удовлетворенную улыбку.
Завтрак состоял из кофе, ветчины, яиц, тостов и протоколов допросов. Записи воспроизводили довольно стандартную чушь оккультистов, и, по моему мнению, этих женщин, прежде чем снова выпустить в общество, стоило полностью перепрограммировать. То есть, если допустить, что их вообще стоит освобождать: для штатских лиц они уже видели слишком много, и психологам надо убедиться, что сестры, выйдя на волю, не станут болтать лишнего. Впрочем, можно считать их мертвыми, что и случится, если перепрограммирование не достигнет успеха. У нас имеются поистине замечательные ресурсы, но наличие тюремных камер не относится к их числу.
Чего я теперь хотел больше всего, так это отыскать Гамильтон. Она была единственным членом внутреннего круга, до сих пор остающимся на воле, и я должен ликвидировать это исключение. Гамильтон ушла в глубокое подполье еще до того, как Кандейс меня схватила, но я подозревал, что они каким-то образом поддерживали связь. В душе я уже обругал самого себя за то, что не провел тщательный обыск, прежде чем поджечь дом, поскольку запрос в телефонную компанию не выявил ничего полезного. Если у них имелась незарегистрированная линия, мне крупно не повезло, и придется изыскивать другие методы, чтобы выследить цель.
В тот вечер мне было позволено выйти из дома, и я наведался в предыдущую квартиру, чтобы проверить оставленные записи и привести помещение в порядок для приема следующего жильца. Я запустил аналитические программы по всем каналам связи, которые только мог отыскать. И опять ничего интересного.
Затем решил проверить, не скрывается ли она у старых приятелей из числа террористов, но, согласно наблюдениям МИ-5, не было никаких признаков, что Гамильтон с кем-то общалась. Нескольких членов бригад даже на всякий случай допросили, но безуспешно.
На четвертый день от бесплодных поисков меня отвлек телефонный звонок. Голос говорившего звучал не слишком уверенно, словно он не знал, куда обратился.
— Алло? Гм… Мое имя Берт Уилсон, я сотрудник службы безопасности аэропорта Станстед.
— Слушаю, Берт, чем могу быть полезен?
— Знаете, мимо меня только что прошла женщина, очень похожая на одну из тех, что изображены на фото, которое дали нам в прошлом месяце. Там еще было сказано позвонить по указанному номеру, если мы заметим кого-то из них.
— Очень хорошо, Берт.
Я представления не имел, почему звонок был направлен ко мне, но решил продолжать игру. Если звонок окажется бесполезным, его всегда можно переадресовать, а мне было просто необходимо отвлечься от поиска следов в документах, где их, по моему глубокому убеждению, не было. Я включил компьютер и нашел вход для подключения к системам наблюдения аэропорта.
— Берт, где это произошло?
Он назвал номер выхода, и я потратил уйму времени, чтобы отыскать соответствующий канал. Наконец я увидел в углу явно нервничающего сутулого парня, который говорил по телефону.
— Берт, помаши рукой в камеру.
Он так и сделал, и изображение на мониторе подтвердило, что я попал в требуемое место.
— Отлично, теперь я тебя вижу. Когда это произошло?
— Около десяти минут назад. Все это время я провел у телефона, объясняясь с вашими коллегами.
— Ты ведь состоишь на гражданской службе, верно? — Я уже прокручивал запись назад, вглядываясь в каждое лицо, проплывающее перед камерой. — Ты не мог бы сказать, как она была одета?
Берт с профессиональной дотошностью описал ее одежду, обувь, а также отметил обесцвеченные волосы, которые ей совсем не подходили.
— Это показалось мне странным; она потратила столько усилий, чтобы изменить внешность, но эти волосы просто бросались в глаза. Вы меня понимаете?
— Я тебя прекрасно понимаю, Берт.
И вдруг она взглянула на меня с экрана. Берт не зря получал свои деньги: ни одна уважающая себя женщина не могла бы показаться на публике в такой одежде в сочетании с подобной шевелюрой. Я очень долго вглядывался в ее лицо, стараясь мысленно сравнить его с последней из имеющихся у нас фотографий.
— Алло?
— Извини, Берт, я засмотрелся на изображение. А где она сейчас?
— Посадка на ее рейс закончилась, как только она прошла, но, пока я с вами разговариваю, самолет задерживается. Однако нам скоро придется их выпустить. Откладывается вылет на Майорку, и очередь уже начинает нервничать.
— Хорошо, Берт, постарайся задержать рейс еще немного, а мы поможем со своей стороны. Отличная работа, приятель.
Я воспользовался скоростным набором и вышел на Босса.
— Мы нашли Гамильтон. Она в самолете, вылетающем из Станстеда.
— Это наверняка?
— Я смотрю на ее снимок с камеры наблюдения.
— Тогда отправляйся туда и бери ее.
До Херефорда я домчался в рекордно короткое время, а вертолет поднялся в воздух, пока я пристегивал ремень безопасности.
Лондонский аэропорт Станстед был построен в то время, когда главную угрозу для пассажиров представляли грабители и угонщики, а не террористы, способные взорвать воздушные суда, а потому была предусмотрена обширная площадка, где могли приземляться захваченные самолеты. С ними можно было разбираться, не подвергая опасности основное здание и не нарушая распорядка работы всего транспортного узла. При подлете к цели я успел заметить стоящий там пассажирский лайнер, без сомнения, битком набитый сердитыми людьми, которые гадали, что могло испортить им начало отпуска.
Во время приземления мы проверили оружие, а потом оба вертолета были отодвинуты в сторону. Мы находились точно перед кабиной пилотов, вне зоны видимости пассажиров, а шума винтов и моторов не было слышно в гуле двигателей самолета — чтобы обеспечить салоны энергией, генераторы должны были работать. Такое благоприятное начало операции нас обнадежило. По моему сигналу пилот самолета переключился с внутреннего источника на внешний и заглушил двигатели, давая нам возможность подойти ближе. Сейчас же подъехал трап, а следом — три автобуса, якобы для того, чтобы перевезти пассажиров на другой борт, поскольку в этом была выявлена техническая неисправность.
Я первым поднялся в салон и разыграл роль Приятного-Человека-в-Костюме; я объяснял людям, что происходит, и приносил извинения за причиненные неудобства. На самом деле ничего подобного обычно не делается, и, разъясняя положение о компенсациях, я переглянулся с бортпроводницей. Разделить пассажиров на четыре группы оказалось совсем не трудно, и я лишь позаботился о том, чтобы Гамильтон попала в последнюю, вынужденную ждать дополнительного автобуса. Это давало возможность более тщательно проверить ее попутчиков. Они проходили мимо меня один за другим, и Гамильтон тоже прошла, даже не взглянув. Раньше мы с ней не встречались, но темный парик, вероятно, сильно изменил мою внешность; это была предосторожность, чтобы она не уловила сходства с фотографиями, если когда-либо
