справляться с такими чувствами. Он всегда считал, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на бесплодные мечты о мщении. Но не в этот раз. На этот раз удар был нанесен по слишком интимному месту, и рана оказалась слишком глубокой. На этот раз кто-то или что-то испытает на себе все последствия того, что они с ним сделали.
И что представлялось Виру самым важным, так это то, что, впервые в жизни, его не интересовало, что станется дальше с ним самим. Какая-то часть жалости к самому себе осталась в нем, но она оказалась теперь перекованной во что-то иное. Не то, чтобы Вир впал в отчаяние. Наоборот, положив в фундамент это отсутствие беспокойства о своем собственном благополучии, Вир теперь вырабатывал в себе новое отношение к миру, которое, как он предчувствовал, останется в нем на многие месяцы, а быть может, и годы. Вир вовсе не жаждал умереть, но и инстинкт самосохранения больше не играл исключительной роли для него. Жажда мести начинала становиться для него превыше собственной безопасности.
Наконец, Вир немного приободрился и обратил свой взор на компьютерный терминал. Он вызвал на экран расписание рейсов и отметил, что на следующее утро был запланирован вылет транспорта на Приму Центавра. Вир сказал себе, что подобная прозорливость составителей расписания не может быть простой случайностью, это знак судьбы, свидетельствующий, что он, наконец, направился правильным курсом.
Вечером Вир лег в постель в полной уверенности, что ему никогда уже не хватит духа на то, чтобы закрыть глаза. И, как ни удивительно, тут же заснул.
На следующее утро он направился прямиком в сектор отправления. Он шел, словно вслепую, не глядя ни вправо, ни влево, редко замечая встречных, даже если они здоровались с ним. Он приобрел билет в один конец до Примы Центавра, спросил себя, случится ли ему еще когда-нибудь ступить ногой на Вавилон 5, и пришел к выводу, что сейчас его это не волнует.
Отбывая с Вавилона 5, Вир не заметил, что за ним следит Кейн, как не заметил и еще две фигуры, облаченные в такие же робы, которые стояли рядом с начинающим техномагом. Одна из этих фигур была женской, другая мужской.
- Ты ведешь очень опасную игру, Кейн, - сказала женщина, - и теперь ты втянул в нее Вира. А он даже не представляет, с чем столкнулся.
- Так же, как и мы, - возразил Кейн.
- Некоторое представление у нас все же есть. А у него нет ничего, кроме тех крупиц информации, которые ты подбросил ему.
- Это сработает.
- Но мне это не нравится, - решительно возразила женщина.
Мужчина, стоявший рядом с ней, усмехнулся.
- Тебе, Гвинн, все не нравится. А Кейн умеет мутить воду.
- Возможно, - нехотя согласилась женщина. Звали ее Гвинн. - Давайте будем просто надеяться, что мы не окажемся той рыбой, которую выловят в этой мутной воде.
Обычно во время путешествий длительность любого космического перелета казалась Виру воистину бесконечной. Он не особенно любил такие перелеты, и, как правило, проводил время, примостившись на краешке своего сидения, в непрерывном ожидании какой-нибудь неприятности, вроде столкновения с метеоритом, утечки кислорода, поломки двигателя или какой-нибудь иной катастрофы. Потому что он слишком хорошо сознавал тот факт, что вокруг простирается вакуум, не склонный никому прощать любую малейшую ошибку, и только относительно тонкая оболочка космического корабля стоит между ним и жестокой смертью. Но в нынешнем путешествии он даже и не вспомнил ни о чем подобном. Все мысли Вира были сфокусированы исключительно на Приме Центавра и на том, что же ему предпринять немедленно по прибытии туда.
А именно этого он, к несчастью, так и не придумал. Ему нужно встретиться с Лондо, но как этого добиться, Вир не знал, равно как не знал, что ему делать с Дракхом, или даже что вообще можно с ним поделать. Эти и еще множество других вопросов постоянно кружились у него в голове.
На этот раз никто не встречал его в космопорту, и это было просто замечательно. Вир никому не сообщил о своем прибытии. Он хотел, чтобы во дворце его появление оказалось полной неожиданностью. Шестым чувством он догадывался, что неожиданность является сейчас единственным его оружием. И собирался сделать свои передвижения и действия настолько непредсказуемыми, насколько это было возможно.
Основная трудность заключалась в том, что отныне единственным, кому он мог доверять, остался только он сам. Как бы ему хотелось доверять Лондо, но, увы, Вир уже увидел слишком много такого, что не позволяло ему теперь хоть сколько-нибудь доверять императору.
Не доверял он и техномагам. Его первая встреча с этой расой, которая произошла на Вавилоне 5 много лет назад, во время Великого Переселения техномагов, оставила у Вира убеждение, что все они - обманщики и трюкачи. Кошмарная иллюзия, которую техномаги наслали на него, монстр, угрожавший разорвать Вира на кусочки, до сих пор являлся к нему в ночных кошмарах (30).
У расы техномагов были свои интересы, свои побуждения, своя повестка дня. По-прежнему оставалась определенная вероятность, что, по непонятным причинам, Кейн все это просто подстроил. Что вовсе не было такого явления, которое называлось «Дракхи». То, что Кейн показал Виру, было столь коротким фрагментом, настолько малоубедительным, что у Вира возникали серьезные сомнения в откровенности техномага. Кейн мог просто все это сфабриковать, чтобы подорвать преданность Вира Приме Центавра - по причинам, о которых Вир мог только гадать. А это могло также означать, что и вся история с Мэриэл также сфальсифицирована…
Но нет. Нет. Вир был уверен, что история с Мэриэл - не фальшивка. Чем дальше он улетал от Вавилона 5, чем более далекой становилась арена их совместной жизни, тем яснее становилось это для него.
Вир прибыл во дворец, и его с вежливым удивлением приветствовала личная охрана Лондо. Его проводили в приемную, где ему предстояло дожидаться свободного окна в напряженном расписании императора, когда была бы возможна эта незапланированная аудиенция.
- Если бы только мы ожидали вашего прибытия, то могли бы разместить вас с большими удобствами, - сказали Виру. Он только плечами пожал. Для него не было большой разницы.
Сидя в приемной в ожидании аудиенции, Вир все еще не мог стереть образ Мэриэл из своей памяти. Но он твердо решил, что именно этого необходимо добиться. Вир мысленно нарисовал перед собой ее презренное лицо, и начал мысленно разбирать его на кусочки, деталь за деталью. Вырвал глаза, отрезал нос, удалил зубы, язык, все вообще, пока не осталась лишь зияющая пустота там, где когда-то была эта женщина, занимавшая, оказывается, столь много места в его голове.
И когда Вир избавился от нее - или по меньшей мере, когда он решил, что избавился от нее - он точно знал одно. Вир знал, что если раньше он никогда не встречался с женами Лондо Моллари, то и впредь, с этого самого момента, ни с одной из них он не намерен встречаться больше никогда.
Дверь приемной плавно отворилась, и Вир автоматически начал привставать… и застыл, так и не успев подняться.
Вовсе не Лондо появился в дверях. Вместо него там была миниатюрная женщина-центаврианка, круглолицая, с холодными насмешливыми глазами, с губками трубочкой, в знак неодобрительного отношения ко всему окружающему, и ледяными манерами.
- Ты потерял в весе, Вир. И выглядишь измотанным. Тебе срочно надо перекусить, - сказала ему Тимов, дочь Алгула, жена Лондо Моллари.
