Когда все мы были на Приме Центавра, вы говорили совсем иное…
Я пренебрежительно отмахнулся.
— Игра на публику, Деленн, ничего больше. Мне было нужно заставить мой народ собраться с духом, чтобы начать долгий и трудный процесс возрождения.
Есть политика, — и потом я многозначительно посмотрел на них, — и есть дружба.
А когда я услышал о том, что вы ждете ребенка и возвращаетесь на Минбар, чтобы поселиться здесь…. как же я мог не прилететь и не выразить свои наилучшие пожелания?
Когда Сенна прочитала это, ее сердца учащенно забились. В последнее время.
Лондо был таким мрачным, таким угрюмым. Неужели он мог держаться перед своим народом и советникам совершенно иначе, нежели перед теми, кого он считал своими настоящими друзьями? Сенне очень захотелось больше узнать об истинном лице Лондо. О том, которое искренне желало примирения. Она уже видела, что это возможно, но не была полностью уверена в том, что ей нравится путь, выбранный для достижения этой цели. Но она понимала причины выбора такой тактики.
Говорить народу то, что нужно для того, чтобы его взбодрить. Да. В этом был резон. После всех сражений и бомбардировок… дух народа сильно упал. В первую очередь, он должен был позаботиться о том, чтобы поднять его. Тогда это было главным. И, если первоначальным результатом стал всплеск отрицательных эмоций… что ж, по крайней мере, это были хоть какие-то эмоции. Потом он сможет повернуть их туда, куда ему вздумается.
Она снова уставилась в книгу и продолжила чтение…
Деленн и Шеридан переглянулись, и я мог бы точно сказать, о чем они подумали. Они надеялись, что я сказал им правду…, но не были в этом уверены.
Полагаю, что не должен корить их за это. Я так долго живу во лжи, что уже не уверен в том, где правда.
Лицо Сенны вытянулось, когда она прочитала эти слова. Она совершенно не ожидала этого.
«…я так долго живу во лжи». Что он имел в виду?
Пока Шеридан и Деленн пытались разобраться в своих мыслях, я лихорадочно размышлял о том, как бы нам поговорить… более откровенно. Все-таки, мне нужно было кое-что сделать.
— Хотелось бы произнести тост за вас, но здесь нечего выпить. У вас не найдется немножко бревари, господин президент? Быть может, вы припрятали где-нибудь бутылочку этого прекрасного земного виски?
— Нет, — ответил Шеридан. — Так как алкоголь опасен для минбарцев, я решил оставить все свои запасы на Вавилоне 5.
Тут и я вспомнил об этом и укорил себя за забывчивость. Ленньер как-то говорил мне о том, что алкоголь вызывает у минбарцев приступы необузданной ярости. Глупо. Как глупо забыть такое. Теперь у меня не будет возможности достаточно… расслабиться для того, чтобы приступить к более откровенному разговору. Огонек надежды еще теплился во мне, и я спросил:
— Уверен, что у вас здесь есть хоть немножко?…
— Ни капли, — твердо ответил Шеридан. — Удивлен, что вы не захватили с собой собственное вино…
Я бросил взгляд на свое плечо и почувствовал приступ легкой тревоги.
— Мои союзники больше не позволяют мне подобного удовольствия. Полагаю, они считают, что я и трезвый достаточно опасен. Не хотят усугублять положение.
Мы молча продолжили есть, а потом я почувствовал легкую дурноту в голове, исходившую от этой проклятой связи. Но сейчас причина тревоги была не внутри, а снаружи. Я поднял глаза и тотчас понял, в чем дело. На меня смотрела Деленн, она странно сощурилась, будто смогла разглядеть то, что не могла… конечно же, не должна была… то, что ей не должно быть позволено видеть. И пока что я…
Сенна, смутившись, прекратила чтение. О чем это Лондо? Что такое «разглядела» Деленн, чего не должна была видеть? Сенна могла только предположить, что Деленн интуитивно догадалась, о чем именно думает Лондо. Он хотел сохранить тайну, оставить при себе свои цели и мысли. Ведь он сам говорил о том, что «так долго живет во лжи», и это замечание очень обеспокоило.
Сенну. Видимо, Лондо не хотел, чтобы кто-либо стал ему близок. Но его фраза про «проклятую связь» озадачила ее.
И пока меня просто подмывало ничего не предпринимать. Возможно… возможно, если она это разглядела, если она знала и понимала…, тогда они смогут предпринять верные шаги, будут действовать с надлежащей осторожностью.
Но тут в моей голове зазвучал тихий голос, приказывающий мне сейчас же прекратить увиливать. Это не было выражено словами, просто у меня возникло ощущение, что мне надо это сделать… какими бы ужасными ни были последствия.
И я знал, что у меня нет выбора. Совершенно нет выбора…
Его совесть. Он сражался с голосом своей совести за какое-то решение.
Возможно, за то, стоит ли ему доверять Шеридану и Делен. Сенна была целиком захвачена драматизмом происходящего.
— Итак, Деленн, — торопливо произнес я, нарушив ее сосредоточение, и она пробормотала извинение. — Вы даже не спросили меня о подарке.
— Подарке? — ответила Деленн. Она, казалось, была слегка не в себе после того, как столько времени вглядывалась в темные уголки моей жизни, и повернулась к Шеридану.
Шеридан, как всегда, дипломатичный, и, несомненно, старающийся максимально дистанцироваться как от великой Центаврианской Республики, так и от не уступающего ей по части величия императора, произнес:
— Мы действительно не можем…
— О, этот подарок предназначен не вам, — быстро заверил их я. Потом я хлопнул в ладоши, и вошел один из моих слуг с урной в руках. Она была закрыта белой тканью, что вызвало определенное любопытство, особенно у Деленн. Есть несколько общих черт у представительниц всех рас, и любопытство является одной из них. Шеридан казался просто подозрительным. Конечно, у него было достаточно времени, чтобы подозрительность стала его привычкой.
Слуга поставил урну и вышел, и я легким взмахом руки снял с нее ткань.
Должен признать, что выглядела она весьма представительно, по крайней мере, снаружи.
Шеридан взял урну, и все, что я мог поделать — это подавить дрожь.
Поэтому я постарался произнести как можно бодрее:
— Существует центаврианская традиция — дарить эту урну наследнику престола в день его совершеннолетия. Это очень древняя традиция.
— Прекрасно, — сказала Делен. — Но мы не можем это принять.
Как бы мне хотелось согласился с ними. Но вместо этого я произнес:
— Я настаиваю.
— А разве ее не хватятся на родине? — спросил Шеридан.
Они задавали так много вопросов, так много проклятых вопросов. Это было их удручающей привычкой. Они никогда ничего не принимали просто так, никогда не верили другим на слово. Они в любой ситуации спрашивали и проверяли все до тех пор, пока сами не убеждались.
— Эта традиция мало известна за пределами дворца, — сказал я. — Так как у меня нет наследников, то после моей смерти, подозреваю, Центарум сделает все возможное для того, чтобы упразднить титул императора. Раз я являюсь пережитком прошлого, и традиция тоже устарела, то пусть эта урна окажется в
