каменистым склонам и красовалась верхом на Бабе среди полевых цветов.
— А как насчет честного журнализма? — выкрикивала я и проезжала мимо Рика, скорчив особенно неприятную мину.
Бедняга Ричард, ну и доставалось же ему. По-моему, иногда он действительно меня побаивался. Но на самом деле Ричард был храбрым малым. Я предложила ему покататься на Дуки, а сама села на Баба; к сожалению, Баб вдруг испугался и не захотел стронуться с места. Я кричала Ричарду, чтобы он держался обеими руками, но, несмотря на нашу перебранку, до меня все время доносилось щелканье фотоаппарата. Я уже не раз замечала, что с аппаратом в руках фотографы чувствуют себя куда увереннее, чем без него. Любопытная особенность.
Годами я мечтала увидеть гору Олга. Эта сестра Эерс-Рока больше всего походила на несколько огромных поджаристых булок, оброненных с неба каким-то великаном. Из Эерс-Рока она казалась нагромождением бледно-лиловых булыжников у линии горизонта. Я рассчитывала провести у подножия Олги несколько дней, отдохнуть от туристов, побродить по окрестностям, увидеть что-то новое и просто насладиться свободой, возможностью распоряжаться своим временем, когда можно спокойно посидеть и подумать, навести какой-то порядок в собственных мыслях, не беспокоясь, что нужно непременно дойти туда-то или позаботиться о том-то и том-то. Покидая Редбэнк, я надеялась, что обретаю свободу до конца путешествия, но теперь мне снова хотелось убежать куда глаза глядят, лишь бы избавиться от ярма. Не тут-то было.
Двадцать миль прошла я по земле, в другое время наверняка исцелившей бы меня, но я ее даже не увидела. На меня напала хандра, я чувствовала себя обманутой, одураченной, мое лицо посерело. Я ненавидела Рика, считала его источником всех бед. Он не любил и не понимал пустыню. Рик был человеком из другого мира: он не знал, как разжечь костер, приготовить пищу, сменить колесо. Точь-в-точь рыба на суше, и все, что он видел вокруг, нагоняло на него только скуку. Поджидая меня, он слушал музыку или читал, а как только я появлялась, делал бесчисленные снимки, используя сверкающую красотой природу в качестве фона.
И еще одна его особенность выводила меня из себя: когда отношения не ладятся, я терплю, пока могу, а потом взрываюсь и бурно изливаю свое негодование. Рик же во всех случаях предпочитал дуться и молча глотать обиды. В жизни я не встречала человека, так идеально приспособленного к роли великомученика. Лучше бы он ударил меня, чем без конца обижаться, мне было бы легче. К концу дня я подлизывалась к Рику, как могла, лишь бы он произнес хоть слово, или подрался со мной, или сделал еще что-нибудь. Что угодно. А Дигжити обожала его. Подлая тварь, думала я, ведь обычно ты так хорошо разбираешься в людях.
В тот вечер мы в полном молчании добрались до гор и разбили лагерь у самого подножия. Горы полыхали оранжевым пламенем, потом стали красными, потом переливчато-розовыми, фиолетовыми и наконец превратились в черный силуэт на фоне неба, щедро залитого лунным светом. Рик попытался связаться с директором парка в Эерс-Роке — ему хотелось испытать надежность передатчика, — но у него ничего не получилось, хотя мы находились всего в двадцати милях от Эерс-Рока, зато он славно побеседовал с каким-то рыбаком из Аделаиды, расположенной в пятистах милях к югу от нас.
— Замечательно! Ну просто замечательно! Как хорошо, что у нас есть радиоприемник и передатчик, правда, Ричард? Во всяком случае, когда в миле от ближайшей радиостанции я буду истекать кровью и под треск помех стану отдавать богу душу, меня будет согревать мысль, что я могу всласть поболтать с кем- нибудь на Аляске. Верно, Ричард? А, Ричард?
Ричард хранил молчание.
— Ну ладно, Рик, твоя взяла. Сдаюсь. Мы должны до чего-то договориться, что за ерунда в самом деле! Сидим посреди красивейшей пустыни, заняты делом, которое должно доставлять нам радость, а ведем себя как дети.
Ричард продолжает смотреть на огонь, в его глазах сквозит удивление, нижняя губа чуть выпячена. Я делаю еще одну попытку:
— Ты знаешь, это становится похоже на рассказ про двух монахов. Монахам, как известно, запрещается иметь дело с женщинами. Говорят, однажды шли два монаха по берегу реки и увидели, что в воде тонет женщина. Один монах бросился в реку и вытащил ее на берег. Пошли они дальше, оба молчат, вдруг второй монах не выдерживает и говорит: «Как ты мог прикоснуться к этой женщине?» Тогда первый монах с удивлением поднимает на него глаза и спрашивает: «Неужели ты все еще ее несешь?» Так вот, Ричард, ты понимаешь, о чем я говорю, мы с тобой оба ведем себя, как второй, неразговорчивый монах, что очень глупо, и это мешает нам обоим, и я больше так не могу. У меня вполне достаточно забот, а жизнь слишком коротка и генеральные репетиции нам не положены. Поэтому или ты немедленно уезжаешь, я отсылаю деньги в «Джиог-рэфик» и мы забываем о том, что было, или нам надо постараться понять, чего мы хотим и как этого добиться, согласен?
В тот вечер мы разговаривали. Мы разговаривали много часов подряд обо всем на свете, а потом смеялись и в конце концов почувствовали, что стали друзьями к великой радости нас обоих. Я многое поняла и оценила в Рике, что-то и раньше говорило мне, что в этом человеке есть изюминка. Но он был не из тех, кто выставляет напоказ свои достоинства.
Мы договорились дойти вместе до Докера, на что нужно было пять дней, и, хотя я жаждала остаться в одиночестве, мне казалось невежливым распрощаться с Риком раньше, так как он хотел сделать снимки аборигенов, а мы приближались к одному из немногих мест, где это было возможно. Меня тревожила предстоящая встреча Рика с аборигенами (я знала, что они очень мучились, когда безмозглые туристы ежеминутно наставляли на них свои фотоаппараты), но я понимала, что в их бедственном положении любое упоминание в прессе могло сослужить добрую службу, если только сами аборигены на это согласятся. Кроме того, я испытывала облегчение от того, что Рик снова заговорил и между нами установились нормальные отношения, поэтому была готова почти на любые уступки.
В то время я еще не понимала, что статья о путешествии начала занимать меня больше, чем само путешествие. Мне не приходило в голову, что я уже смотрю на свое путешествие как на обычный рассказ для публики с началом и концом.
Мы провели у подножия Олги несколько дней, очень приятных — разве могли они быть другими в таком месте, — но омраченных для меня чувством связанности, скованности, несвободы. Мысленно я все время представляла себе, как радостно прошли бы эти дни, окажись я здесь одна. Но теперь я винила в этом не Рика, а только себя. Я знала, что сама в ответе за то, что он здесь, знала, что должна взглянуть правде в глаза и признать, что мое путешествие не будет, не может быть таким, каким я его задумала и хотела осуществить. Значит, нужно радоваться появлению новых возможностей, но я вместо этого скорбела о гибели дорогих мне надежд.
День пути, и снова начались трения. Наверное, потому, что я ежедневно навьючивала на верблюдов полторы тысячи фунтов груза, проходила двадцать миль, стаскивала с верблюдов полторы тысячи фунтов груза, собирала хворост, разжигала костер, варила еду на двоих, мыла посуду за двоих и чувствовала, что, мягко говоря, меня уже едва держат ноги. Может быть, виной тому низкий уровень сахара в крови, не знаю. Знаю только, что после такого дня лучше не попадаться мне на глаза, а то грянет буря, особенно если мой спутник весь день только и делал, что смотрел, как я все делаю, щелкал фотоаппаратом и ни разу не потрудился мне помочь.
Однажды вечером я долго кипела от ярости, не подавая виду, а потом запустила в Рика связкой чеснока и крикнула:
— Почисть, пока обе руки еще целы!
Так мы вернулись на исходные позиции: Ричард надул губы, а я решила, что с удовольствием отправлю его на тот свет, если только придумаю, как выйти сухой из воды.
На следующее утро, увидев, что я ухожу, Ричард сказал, что догонит меня через час, в ответ я пробормотала что-то односложное и тронулась в путь. Прошел час, два, два с половиной. Ричарда не было.
— О господи, придется возвращаться, наверное, что-то случилось с машиной.
Я прошла пять миль назад по своим следам, и в это время меня нагнал первый и единственный в тот день автомобиль. Я попросила совершенно незнакомых людей оказать мне услугу: проехать немного вперед, посмотреть, нет ли в зарослях кустарника следов «тоёты», найти Ричарда и сообщить мне, все ли у него в
