Феникс и зеркало

размеры и вес оленя. Загонщик, как и положено слуге верному и опытному, все доверительно объяснил и пересказал. Да, он сделал зарубки, чтобы было известно место лежки, а также пометил те деревья, на которых были оставлены следы рогов. Кроме того, он расставил заграждения и сетки, дабы удержать оленя впоследствии на верном маршруте, а также — с той же целью — повсюду были расставлены пугала и предметы, которые не позволят зверю ускользнуть и скрыться в неизвестном охотникам убежище. Кроме того, подготовлены все места встречи оленя, и там уже ждут своего часа стрелки, в обязанность коим вменено направить ход оленя в сторону, которую потребует охота.

Принц Феб вновь обратился к следопытам:

— Обнаружили ли вы экскременты?

Экскременты были немедленно продемонстрированы ему, он склонился над ними, а когда распрямился, на лице его появилась улыбка.

— Сие обещает самца крупного и находящегося в преотличнейшем здравии, не так ли, следопыт?

— О, несомненно, мессир!

— Так ударьте же в гонг и разводите всех по местам!

Резкий звук гонга еще медленно затухал в воздухе, а все вокруг уже пришло в движение, своры собак были разделены на три группы — авангард, арьергард и основную группу, — прозвучал горн, и охота началась.

Одетый в этот день подобно прочим охотникам в просторную зеленую накидку и шапку, подвязанную под подбородком, дабы ветер не снес ее в сторону, Вергилий отложил на время попытки понять, что именно таилось в странноватых речах вице-короля, и со всем вниманием погрузился в незнакомое для него действо. Все происходящее было для него, не имевшего ни малейшего опыта, ни вкуса к подобным вещам, в новинку и уже оттого только было любопытно. Не говоря уже о том, что вся эта кутерьма, суета и суматоха дали ему возможность на время забыть собственную скорбь от потери.

— Эй, следопыты! — вскричал принц Феб, привстав в стременах своей лошади кремово-белого цвета. — Спускайте псов!

— Ату его! Ату! — заорали следопыты и псари, к которым немедленно присоединились и загонщики. Собаки рванулись вперед, гончие при этом летели, вытянувшись стрелами, алануты же поспешали, вроде бы и не торопясь, но ничуть не отставая от гончих, а те внезапно остановились и принялись повизгивать и тявкать. Загонщики немедленно принялись улюлюкать.

Главный егерь вскричал «След!» и, подъехав к собакам, спешился и припал к земле. Почти тут же вскочил на ноги, на лице его появилось недовольство. Он отряхнулся и показал два пальца. Ответом был общий вздох: «Ах ты… Вот досада…» — олень был молод для охоты. Компания понеслась дальше. Наконец зоркие глаза волкодавов сумели отыскать то, чего не смогли сделать чуткие носы гончих, — новый след, и снова главный егерь кинулся на землю и измерил его. Вскочив на ноги, он с торжествующим криком вытянул четыре пальца.

— Четыре! Четыре!

То есть шириной след был в четыре пальца, иначе говоря, на палец шире, чем требуется для начала охоты.

— Поднять и загнать! — закричал капитан охоты. Собаки ринулись вперед, всадники и пешие — следом за ними, и вот громадный олень-самец с головой, увенчанной роскошнейшими рогами, вскочил, вышел из своего логова и повернул в сторону от охотников.

— Уходит! Уходит! Ахой! Ахой!

Двойной сигнал горна оповестил всех о том, что зверь покинул логово, тройной сигнал (его подали друг за дружкой дож, принц и сержант) дал знать, что первую группу борзых пора спустить с поводка, и сигнал четвертый, поданный уже только сержантом охоты, известил, что началась настоящая охота. Олень без особых усилий скользил впереди гончих, за которыми, в свой черед, по зеленым, словно бархатным, аллеям парка неслись на своих конях принц Феб в ореоле золотых развевающихся волос, дож Тауро, враскоряку сидящий на своей вороной кобыле, и Корнелия, столь же высокомерная, сколь нежная и безразличная в своем дамском седле, словно бы она сидела в саду под дубом на пригородной вилле. За ними — следопыты, псари и все прочие.

— Олени! Молодняк!

— Молодняк! Гляди, гляди!

Выяснилось, что потревоженный олень был не один, теперь его догоняли двое других, очевидно — пара двухлеток или трехлеток. «Чтоб их», послышались крики. «Отделить приблудных», — прокричал принц, и спущенные с поводков гончие отогнали молодняк в сторону, оставив взрослого самца в одиночестве. «Назад, назад! » — завопили загонщики, а псари щелкнули своими хлыстиками и принялись свистеть двум молодым гончим, увлекшимся преследованием молодых оленей. Это ли или новый сигнал горна, но гончие вскоре присоединились к общему строю.

— Вперед! Вперед!

— Авант! Авант!

— Осторожно, друзья! Только осторожно!

И снова клекот горна, визг гончих, пыхтение волкодавов, стук копыт, шум ветра в ушах…

Олень уходил от погони настолько легко, что мог позволить себе время от времени останавливаться и глядеть назад. А потом вдруг остановился, оглянулся и в одно мгновение исчез из виду, словно бы моментально скрылся в каком-то тайном убежище.

И новый сигнал горна возвестил поиск.

Увидев по левую руку павильон с коновязью рядом, Вергилий приотстал от остальных и направился туда, к этой постоялой станции — так назывался павильончик. По дороге он дважды останавливался, и слуги дважды разбирали перед ним заграждения и поднимали сети — устроено все это было для того, чтобы олень не мог уклониться от заранее спланированного маршрута охоты. Рано или поздно, но он неминуемо окажется неподалеку от павильона. Тут его дожидались псари с гончими последних свор, тут же имелись и арбалетчики, которые, в случае необходимости, произведут роковой выстрел.

Снаружи вовсю светило солнце, внутри же павильона было сумрачно, пол устилали горьковато пахнущие травы, а стены были украшены свежесрезанными ветками и цветами. Тут были кушетки, застеленные шелковыми покрывалами, и стол, на котором стояли блюда с фруктами и освежающие напитки.

А еще тут были Корнелия и вице-король.

— Ах, — вздохнул Агриппа, на полуслове обрывая разговор с Корнелией, если бы еще минуту я следовал за гончими, то, не сомневаюсь, сам бы принялся лаять… Ну уж нет. Все эти развлечения хороши для недалекой аристократии. Чем им еще заниматься? Интригами, конспирацией, заговорами и бунтами. Нет, пусть уж они занимаются охотой, так будет лучше всем остальным. Ну, понятно, кроме оленя. Говоря же о его судьбе, могу лишь процитировать некоего желчного израилита Самуэлидеса, выразившегося так: «Судьба его предопределена и известна. Пусть себе бежит куда хочет. И пусть бежит как хочет — быстро, не спеша. Все равно никуда не уйдет».

Корнелия взглянула на Вергилия, и впервые, кажется, в ее взгляде появилась робость. Он заговорил первым.

— Это не было необходимо, — сказал он. — Совсем нет. Я помог бы вам и так. Думаю, вы это знали. Если бы сколь угодно малая частица вашего сердца принадлежала мне, вы бы это знали.

— Мое сердце… — едва слышно произнесла она, мягко покачав головой, мое сердце принадлежит тому, кого я страшусь увидеть… Нет, я не знала, я не понимала ничего, простите меня. Но что я могу поделать теперь? События приняли новый оборот.

— Вы видели меня нагим и в страхе, — вздохнул Вергилий. — Как вы должны презирать меня…

— О нет, нет! — В глазах ее вспыхнул протест. — Нет же! Я ценю вашу дружбу и ваше уважение. Надеюсь, я не потеряю их никогда. Но я была бессильна, совершенно бессильна предотвратить то, что произошло… Взгляд ее блуждал, словно бы она глядела куда-то далеко сквозь него, сквозь толщу воздуха, далеко-далеко… — Из людей никто не может принудить меня ни к чему, никто, только один… Я сделаю для него все, все… кроме одной вещи… а хочет он от меня именно это…

«Туллио? — мысленно спросил себя Вергилий и тут же сам себе ответил: Нет. А кто же тогда?» Ответа