он был ужасен, весь ужасен – у Сары даже не находилось подходящих слов, чтобы описать его. Он обхватывал «Избранников» своими – руками? ветвями? – и швырял их оземь, отрывал руки и ноги, как ее мать вырывала ножки у курицы, и как ни смешно, но происходило это почти с таким же звуком – звуком раздираемых и отделяемых от мяса хрящей… Сара согнулась и уставилась на зеленый пол, изо всех сил сдерживая рвоту.
В наступившей панике ее разделили с Дериком, но теперь мертвый взгляд АнаМорга упал на нее, и он двинулся к ней с нечеловеческой, змеиной быстротой. Сара пятилась, насколько позволял пузырь, и вдруг увидела…
…она увидела…
Она увидела, что «Избранники Артура» все убиты, повсюду лежат трупы, словно тряпичные куклы. Она увидела Дерика – мертвого. Увидела, что АнаМорг протянул к ней руки, а потом ей поразительно, немыслимо повезло – пузырь взорвался, и освобожденный АнаМорг на радостях забыл о ней и бросился в мир.
АнаМорг убил всех в округе Бостона, от самого старого обитателя дома престарелых и до грудной малышки, родившейся сорок минут назад. На это у демона ушло примерно два с половиной часа. Через день он покончил с Массачусетсом; через неделю – с Восточным побережьем. Чем больше он уничтожал, тем становился сильнее – больше не существовало волшебного зеленого пузыря, который удерживал его, – и через месяц в Северной Америке не осталось ни одного человека.
Кроме нее. Везучая, везучая Сара, которую спасло от АнаМорга то, что он отвлекся в нужный момент.
Еще через тридцать дней она осталась совсем одна – одна во всем мире. Она этого не хотела, но все были мертвы, а АнаМорг по-прежнему был голоден… на сей раз фея Моргана восторжествовала, и наградой ей был мертвый мир.
Сара сморгнула – и пузырь снова оказался на месте. Плохие парни все еще бегали в своих одеяниях – хотя многие уже были мертвы. Дерик бился о пузырь, пытаясь выбраться наружу. Все было зеленым.
Она огляделась, нашла то, что ей нужно, прыгнула. Пустой шприц среди разбитого стекла и крови. Сара нажала на поршенек и потянула его обратно. Прямо в сердце. Мгновенная закупорка кровеносного сосуда. Больше никакого везения. АнаМорг останется в заточении. «Прощай, жестокий мир! Ах, Дерик, ты никогда не узнаешь, какая я храбрая!»
«Закупорка сосуда – это больно?»
Нет времени выяснять. Она воткнула иглу, стиснула зубы и тут…
– Ой!
Рука Дерика, защищая, легла ей на грудь. Проклятие! Иногда эта жуткая быстрота оборотней может стать настоящей занозой в заднице.
– Дерик, кретин! – закричала она. – Я должна!
Он вырвал у нее шприц и отшвырнул прочь.
– Черта с два! – тоже закричал он. – Никуда, никуда, никуда, никуда не годный план. Никуда не годная Сара! Пожалуйста, сегодня без самоубийств. Если этот хренов колдовской зеленый шар когда-нибудь лопнет, ты побежишь отсюда сломя голову, Сара. – И он крепко поцеловал ее, а потом толкнул. – Беги!
Ей хотелось закричать, но не хватало дыхания – дыхание вышибла из нее представшая ее глазам картина. Дерик мчался прямо к АнаМоргу, сбивая с дороги «Избранников», как кегли.
– Считается, что мы должны испугаться какого-то дуба-мутанта? – завопил он и прыгнул к демону, который схватил его и потряс словно куклу.
Потряс словно куклу? Ее Дерика? Ее Дерика?
– А ну убери от него свои ветки-грабалки! – заорала Сара, наступая на демона. – Ах ты говнюк! Кошмар-переросток из киношки Тима Бертона! Лиственный ублюдок! Отпусти его, или я убью тебя, клянусь, клянусь!
Она шагала по битым мензуркам, едва замечая, что осколки врезаются в кроссовки, в носки, в кожу ступней.
– Сию же минуту! Не завтра, не через час, а сию же минуту!
Демон навис над ней, и Дерик болтался, обмякнув, в его ужасной хватке. Ей было страшно, но превыше страха был гнев – настоящий темный гнев. Кто-то, что-то смеет так обращаться с ее любимым! АнаМорг отшвырнул Дерика в сторону, как пустой пакет из-под молока, и Сара пришла в ярость. В самую настоящую ярость. А чудище тянулось к ней, и она поняла, что ей с ним не справиться, что оно убьет ее – «Но это и хорошо, потому что Дерик похоже, тоже мертв – так какая разница?» – и единственное, что она смогла сделать, когда оно к ней наклонилось, – пнуть его ногой.
Чудище испустило вопль – страшный, жуткий, кошмарный вопль – и отступило. Это вдохновляло, хотя и пугало. Оно кричало, и кричало, и дрожало, и спотыкалось о тех, что в красном, и носилось вокруг, точно злое покрытое листьями торнадо, а потом упало, извиваясь, словно его режут на куски бензопилой, съежилось и исчезло.
Пузырь с шумом лопнул, и только тут Сара поняла, что у нее страшно болит нога, и к тому же сильно кровоточит.
– Наплевать, – пробормотала она, подбегая к Дерику, который лежал в углу, весь избитый.
Она опустилась на колени рядом с ним, помешкала: «Я могу… я могу… я могу навредить ему еще больше, если пошевелю его…» а потом перевернула. Он оказался в ее руках, обмякший и бескостный, и это испугало ее больше, чем дерево-демон.
– Дерик, – тихо сказала она и заплакала, глядя на его дорогое, избитое лицо, на то, как его голова слишком легко откинулась назад – сломанная шея, конечно, а может быть, и первый шейный позвонок, – и кровь, сплошная кровь. Глаза у него были открыты, но он не видел ее. Она поискала пульс и не нашла. Ничего.
– Дерик, осел, тупица… ты не должен был умереть. Я – ладно, и остальной мир – пусть так. Но не ты. Ни
