Рыцарь и ведьма

Магнус опустил свою счетную доску, чтобы взглянуть на управляющего. Тот, конечно, не знал, в каком скверном расположении духа был Магнус фитц Джулиан, и все из-за этой чертовой подати! Собирать ежегодную подать с полудиких племен и в то же мя держать в узде банду отъявленных головорезов, нанятых матросами, было не слишком приятным занятием. Ведь этот сброд готов был захватить и присвоить все, что удалось собрать, представься случай. А тут еще приходится торговаться с управляющим, пытающимся навязать ему отвергнутую любовницу мелкого дворянчика!

Магнус открыл было рот, чтобы дать управляющему нагоняй за то, что тот тратил его драгоценное время на такую ерунду, но ничего не сказал.

Господь свидетель, как бы ему хотелось облегчить душу, дать волю своему гневу, но винить во всем ему было некого, кроме себя!

Он оказался на этом варварском побережье, расположенном к северу от владений графа Честера, потому что свалял дурака и проигрался в кости, связавшись с пьяными анжуйцами, наемниками графа, всего две ночи тому назад. Он не только проигрался в пух и прах, но и должен был теперь в счет долга вместо этих анжуйцев собирать подать, будь она трижды неладна!

Только теперь Магнус в полной мере осознал, во что ему встала эта игра. Потому что для благородного рыцаря сбор пресловутой подати был таким занятием, которого следовало избегать, как геенны огненной. Он должен был отправиться на север на двух кораблях, собирать подать с подданных графа, этих полунорвежцев-полушотландцев, и анжуйцы наверняка неспроста с превеликим удовольствием взвалили на него это неблагодарное дело. Вероятно, сейчас они животики себе надорвали от смеха.

Но и это было не самым худшим. Магнус похвалялся в подпитии, что сумел бы собрать подать, состоявшую из коров, овец, зерна, оружия и птицы, и вернуться ко двору графа Честера гораздо скорее, чем это делал кто-либо до него. И показать тем самым, что английский рыцарь и любимый вассал их великого короля Генриха Второго мог перещеголять любого тупого анжуйского наемника.

Магнуса передёрнуло при этом воспоминании. Уж кому-кому, а не ему говорить о тупицах! Сколько раз с тех пор он пожалел, что какой-то бес вселился в него и заставил открыть рот. Одна только мысль об этом вызвала в нем тошнотворный отголосок трехдневного похмелья.

– Милорд… – снова заговорил управляющий.

Магнус его не слушал, угрюмо размышляя о самом себе. Трудно было не признать, что не всегда он был элегантным светским человеком, наигрывающим на лютне или декламирующим стихи, душою общества, сердцеедом и предметом вечных воздыханий придворных дам. Не всегда он был отважным непобедимым рыцарем, прославившимся на турнирах в Честере, участником которых бывал неизменно. Случалось и так, что он вел себя бездумно, иногда попросту как отъявленный болван, а порою разум словно вовсе оставлял его. И семья частенько попрекала его этим.

– …а потом милорд де Бриз, – говорил управляющий, – решил повенчать девицу с Джоремом, гуртовщиком, чтобы можно было воспользоваться своим правом сеньора.

Осторожно, чтобы не усугубить тягостного похмелья, Магнус открыл глаза.

– Чем?

Управляющий кивнул.

– О да, молодой сэр, де Бриз родом из Кутанса, а в той части Нормандии этим правом пользуются издавна и широко. Как только милорд увидел пригожую девицу, взращенную монахинями в монастыре Сен- Сюльпис, он уже ни о чем и говорить больше не мог, кроме как о ее красоте и о том, что она сирота и что ничего не известно о ее матери и отце с того самого дня, как святые сестры нашли ее в корзине у входа в монастырь, в том самом месте, где принято оставлять нежеланных младенцев. И ничто не могло поколебать волю милорда де Бриза, а он всенепременно хотел овладеть ею. Такова правда.

Управляющий повернулся, чтобы взглянуть на своих людей, собравшихся на берегу.

– А так как милорд уже повенчан с леди Хоргитой, он задумал выдать девицу замуж за виллана Джорема, гуртовщика, чтобы воспользоваться своим правом первой ночи. А потом милорд де Бриз собирался держать ее поблизости, чтобы можно было призвать ее, когда ему захочется, потому что Джорем нипочем не отказал бы своему господину. Да и как он посмел бы отказать?!

Магнус воззрился на управляющего. Он знал, что его собственный отец, красивый мужчина в расцвете лет, никогда и не помыслил бы воспользоваться правом сеньора, правом лорда увести в первую брачную ночь жену виллана и уложить ее в свою постель. Да и графиня, его мать, никогда бы этого не допустила. Но Магнусу было известно, что такой обычай существует. Недаром граф Найэл смущался и начинал глядеть куда-то в сторону, когда кто-нибудь из его вассалов по праву сеньора брал себе крестьянскую девицу.

– Они уже подошли к церкви, чтобы обвенчаться, – продолжал управляющий, – когда Джорем, гуртовщик, крупный мужчина, и дня в жизни не хворавший, вдруг покраснел, как июльское яблочко, и из его ушей и рта стала вдруг фонтаном хлестать кровь. Страшно было на него смотреть. Вдруг он зашатался и упал на землю, и многие, кто там был, в страхе разбежались. Только что его видели в расцвете молодости и здоровья, а в следующий миг он лежал на земле, ловя ртом воздух, готовый испустить дух!

Магнус резко повернулся, чтобы взглянуть на девушку.

– Страсти господни! Малый, думают, она его отравила?

– О, ради всего святого, сэр, попридержите язык. – Управляющий торопливо перекрестился. – Думайте, прежде чем говорить, а иначе нас всех притянут к ответу как свидетелей по делу, к которому мы не имеем никакого отношения!

Управляющий понизил голос и продолжал:

– Нет, то был не яд. Да и как такое возможно? Я отлично знаю, что никогда прежде эта девушка и в глаза не видела Джорема до того, как его привели к ней. Самое большее – она слегка задела его рукавом, когда они шли в церковь.

Магнус мог себе представить, как испугались крестьяне, увидев внезапную смерть жениха. И теперь Айво де Бриз больше не желал эту девицу.

И Магнус не мог бы сказать, что осуждает его.

Управляющий не произнес слова «колдовство». Кроме того, из его речи явствовало, что девушка только что вышла из монастыря. Но какова бы ни была причина смерти ее жениха на самом пороге церкви, это по