Искоса глянув на герцога, Мэри заметила, что к нему направляется группа молодежи во главе с графом Десмондом.
«Должно быть, решили поздравить старого приятеля с переходом в мусульманство», — подумала Мэри, и при мысли о реакции герцога ей стало не по себе.
Молодые люди набросились на Уэстермира с вопросами. Кто-то хлопал его по плечу. Грохот музыки заглушал голоса, но Мэри не сомневалась, что граф и его друзья восхищаются храбростью герцога, проявленной в схватке с дикими бедуинами.
Герцог молчал. Лицо его было неподвижно, как камень — только густые черные брови угрожающе сдвинулись, и между ними прорезалась вертикальная морщина.
Десмонд обернулся к Мэри и послал ей сияющую улыбку. Перехватив взгляд герцога, Мэри поспешно подозвала слугу и попросила принести ей плащ. Нет, она ни капельки не боялась Уэстермира — просто решила отложить объяснение до завтрашнего дня, когда он немного успокоится.
К несчастью, слуга замешкался в гердеробной. Не успел он вернуться с плащом в руках, как герцог вырвался из толпы и решительным шагом направился прямо к своей спутнице.
Молча он накинул плащ ей на плечи и взял ее под руку. От его прикосновения Мэри вздрогнула, вся отвага ее испарилась, как дым.
Она уже и сама не помнила, что и кому рассказывала. Может быть, о сиамских близнецах упоминать не стоило? И седьмая герцогиня Уэстермир, сожженная на костре за колдовство… да, пожалуй, это было уже слишком.
«Он это заслужил! — сказала себе Мэри. — Кто называл меня „поповским отродьем“? Чья тетушка объявила на весь Лондон, что мой отец — нищий, живущий подаянием? Так пусть теперь не обижается, что я недостаточно уважительно отзываюсь о его благородном семействе!»
Герцог молча вел ее вниз по лестнице. У Мэри подкашивались ноги: она чувствовала, что не выдержит больше ни минуты этого ледяного молчания.
— Знаете, — заговорила она дрожащим голосом, — я сегодня в первый раз услышала, что вы были в Египте…
Герцог даже не взглянул на нее. От него исходил легкий аромат дегтя, и Мэри подумалось, что это довольно приятный запах. По крайней мере, не хуже духов и помад, которыми пользуются лондонские модники.
Дворецкий в холле громко выкрикивал имена принца-регента и миссис Фицгерберт. Герцогиня, занятая приемом таких важных гостей, не заметила, как племянник со своей спутницей проскользнул мимо нее и направился к выходу.
Холодный сырой ветер ударил Мэри в лицо.
«Карета его светлости!» — послышался голос лакея, и через несколько секунд к крыльцу подъехал знакомый экипаж.
Прежде чем помочь Мэри сесть в карету, герцог сунул в ее дрожащую руку новую записку. Всего из трех слов:
«Теперь — в „Олмак“!»
8.
— В «Олмаке» вы долго не задержитесь, — обещал Мэри доктор Пендрагон. — Ник ненавидит это место.
И Мэри понимала почему. На ее взгляд, знаменитое место встреч лондонской золотой молодежи своей толчеей напоминало постоялый двор.
Впрочем, это сравнение было не совсем верно. В «Олмак», как и в любой лондонский клуб, не пускали людей с улицы. Чтобы попасть в число членов, следовало представиться владельцам клуба, получить их одобрение и уплачивать десять гиней в год на угощение и напитки (хотя закуски, что подавались здесь, оставляли желать лучшего). Как и во многих клубах, здесь была игровая комната, а раз в неделю устраивался бал.
И все же «Олмак» был особым местом. Ему покровительствовала элита лондонского общества. В свое время знаменитый Красавчик Браммел, лучший друг принца-регента и законодатель английской моды, проводил здесь все вечера напролет. Теперь же, после падения Браммела, «Олмак» взяла под свой патронаж жена принца-регента, установившая в нем строгие правила.
Лондону был еще памятен скандал, разразившийся, когда привратник не впустил в «Олмак» герцога Веллингтона, явившегося в брюках вместо принятой формы одежды — панталон до колен. Светская молодежь, особенно военные, возмущались таким отношением к национальному герою и многие горячие люди — в том числе и герцог Уэстермир — поклялись, что больше не переступят порог клуба без крайней необходимости.
Но и после этого «Олмак» остался самым модным и фешенебельным клубом в Лондоне. Столичные гуляки, начиная с самого принца-регента, водили сюда своих любовниц; здесь же выводили в свет и барышень из хороших семей, которые мечтали поскорее найти себе подходящего жениха.
Неудивительно, что с раннего утра до поздней ночи в «Олмаке» толпился народ и обсуждались все новейшие сплетни.
«Каждый, кто хоть что-то собой представляет, — заметил однажды Красавчик Браммел, — ездит в „Олмак“ и делится с друзьями новостями, которые услышал в других местах».
Здесь встречались судьи, адмиралы, министры — и люди с сомнительной репутацией, вроде самого Браммела. Здесь же проводили веселый досуг и члены королевской семьи — принц-регент Георг Ганновер и его братья.
Но Доминик де Врие «Олмака» не любил, в этом Мэри могла поклясться. Зачем же он сюда приехал?
Сплетни, родившиеся на балу у герцогини Сазерленд, скорее всего уже достигли «Олмака». Зачем же герцог своим появлением дает новый материал для сплетен?
Так спрашивала себя Мэри, но ее вопросы остались без ответа.
Отвесив поклон патронессам клуба, на лицах которых при виде герцога отразился ужас, смешанный с восхищением, Уэстермир подал руку своей даме и ввел ее в залу.
К несчастью, был как раз перерыв между танцами. При появлении герцога все головы повернулись в его сторону. Воцарилось потрясенное молчание, а затем раздался такой гул голосов, что задрожало пламя свечей в канделябрах.
Денди, светские дамы, актеры и актрисы, богатые наследницы и их престарелые дуэньи — все бросились к герцогу, крича и толкаясь.
Герцог крепко сжал руку Мэри и повлек ее за собой, разрезая толпу, словно морские волны.
— Его светлость просит извинения, — повысив голос, начала Мэри заученную фразу, — к сожалению, из-за ангины он совершенно потерял голос и не может ответить на ваши вопросы…
Уэстермир тем временем не слишком вежливо тащил ее по направлению к буфету.
— Нет-нет, — отвечала Мэри на вопрос какого-то рослого гусара, — герцог Уэстермир никогда не был в Индии и не изучал буддизм. Более подробно о своем отношении к восточным религиям он расскажет сам, когда к нему вернется голос.
«Едва ли», — добавила Мэри про себя. По дороге в «Олмак» герцог написал ей немало записок, где без обиняков высказывал свое отношение к ее фантазиям.
«Попробуйте сказать еще что-нибудь подобное — я вам язык отрежу!» — это была еще самая невинная угроза.
Мэри молчала, поправляя жемчужные нити в волосах.
«Пусть бесится, сколько хочет, — думала она. — Посмотрю я на него в следующую субботу! Он, наверно, снова сорвет себе голос, объясняя, что и не думал переходить в мусульманство, что не собирается бальзамироваться после смерти и что в роду у него не было сиамских близнецов.
Да ему еще никто и не поверит!» — подумала Мэри с улыбкой.
Но тут же сникла, вспомнив, с чего началась эта история. Герцог, несмотря на протесты Мэри, упорно называл ее своей невестой, а его тетушка Бесси представила ее отца нищим… Теперь весь лондонский свет уверен, что Мэри — наглая выскочка, охотница за герцогским состоянием.
Самое печальное, думала девушка, что герцогиня не так уж не права. Ведь преподобный Фенвик
