Шалая любовь моя

Президенту и председателю совета директоров вовсе не показался забавным рассказ Лейси о поездке всем классом во Францию. Должно быть, он просто не поверил.

– Вы выпили целых три бокала шампанского, – неодобрительно приподняв бровь, заметил он.

– Неужели? – На лице у Лейси была счастливая улыбка. Несмотря на явное отсутствие у Майкла интереса к ее истории, она продолжала непринужденно рассказывать о своем французском классе. Лейси вспоминала о большом белом доме в колониальном стиле в Ист-Хэмптоне на Лонг-Айленде, где она выросла, о пони, которого отец купил для нее и двух ее старших сестер. И что девочки Кингстоун прослыли в округе сорвиголовами, но, несмотря на это, впоследствии их неизменно избирали королевами праздников, а также по очереди, одну за другой, удостоили титула «Мисс Красавица Лонг-Айленда». Прежде людям ее истории нравились; более того, Лейси слыла остроумной рассказчицей. Она даже прибегла к своему коронному номеру – рассказу об удаве, заказанном старшей сестрой Фелисией по каталогу «Животные – почтой», и о том, что сказала матушка, когда посылка прибыла.

Майкл секунд десять молча пыхтел сигарой, прищурив глаза, прежде чем произнес:

– И как твоя матушка отделалась от нее? Я имею в виду змею.

– А она вовсе и не отделывалась. – Лейси осторожно поставила локоть рядом с остатками souffleaitchartreusejaun e и оперла подбородок о ладонь. – Мои родители весьма либеральны. Они верили в необходимость домашних животных и, ну, понимаете – чтобы у детей не было негативного отношения к малокрасивым живым существам. Они все время читали труды доктора Спока. Папа построил для удава клетку в гараже. Сначала удав вел себя хорошо – питался исключительно белыми мышами и крысами. Но потом он как бы распространил сферу своих интересов на крохотного белого пуделя наших соседей. Ну, как будто влюбился в него. Гастрономически, – добавила Лейси. Не в силах удержаться от самой комичной своей пародии, которую не показывала уже много лет, она изобразила, как удав Фелисии извивается за проволочной сеткой, разглядывая малюсенького белого пуделька с вожделением гурмана. Но вино уже сделало свое дело, и Лейси быстро схватилась за край стола обеими руками. – Пришлось отдать его в зоопарк.

– В таком случае у вас было, – Майкл вынул сигару изо рта, одарив Лейси странным взглядом, – весьма… интересное детство.

– В общем, пожалуй, можно сказать, что наше семейство слегка… сдвинутое, – проговорила Лейси, мечтая лишь о том, чтобы пол перестал раскачиваться. – Родители прекрасно к нам относились – у мамы диплом психолога, – хоть мы и были, ну, довольно-таки несносными. Мои сестры и я – очень, ну, право, стыдно говорить такое о себе, но люди говорили, что мы, м-м, невероятно красивы. – Лейси зарделась. – Но наши родители всегда поощряли нас, у нас не было запретов, даже если это могло привести к непредсказуемым последствиям. Скажем, как в случае, когда я стала фотомоделью. Это оказалось куда труднее, чем кто-либо предполагал. Особенно, когда тебе нет и двадцати лет. Не могу описать, какое разочарование меня постигло, когда я поняла, что мое лицо и тело воспринимают как товар. И как тяжело таскаться с места на место, и как ноют ноги, потому что приходится носить всю косметику и одежду с собой. И отбиваться от мужчин, которые имеют на тебя виды. Мне было всего семнадцать, когда я съездила по физиономии Питеру Дорси, – мрачно проговорила она. – Уложила его на обе лопатки без чувств. Впрочем, в ответ на это он меня прикончил. Этого мне не забыть никогда.

Разве такое забудешь? После этого Лейси ни разу не удалось получить ни одного выгодного контракта.

Вдруг лицо Майкла окаменело.

– Кто такой Питер Дорси? – с внезапной яростью поинтересовался он.

– Питер Дорси – источник всех моих бед, – пояснила Лейси, деликатно стараясь сдержать икоту. – Он самый развратный фотограф Нью-Йорка и портит жизнь очень многим девушкам. Не хочу надоедать вам описанием всего, но он мне порядком навредил. С другой стороны, – она ласково улыбнулась, – если б не он, меня бы здесь сегодня не было.

Сейчас Майкл выглядел так, будто готов разгрызть стальную рельсу.

– Значит, Питер Дорси – нью-йоркский фотограф? – отчеканил он слово в слово.

– Да, – сказала Лейси. Майкл в ярости оттолкнул стул и вскочил на ноги. – Ну, что я опять натворила?! Мы что, больше не будем пить шампанское? А кофе? – огорченно воскликнула Лейси. – Вы разве не хотите выпить бренди и выкурить еще сигару?

– Я отвезу вас домой, – процедил он сквозь зубы. – После того… после того, как мы извлечем вас из этого платья.

Они вернулись к небоскребу в Саттон-Плейс на «Ролле-Ройсе» с затемненными стеклами, и Лейси, утомленная тяжелым днем в фабричном районе и двумя обедами – одним из спагетти, дома, а вторым в «Лютеции», плюс несколько бокалов вина и полбутылки шампанского, – уснула на плече черного кугуара. Она не проснулась даже тогда, когда он осторожно вытащил ее из лимузина, на руках отнес через подземный гараж небоскреба к лифту, навстречу ее первому свиданию, состоявшемуся согласно графику.

12

Лейси снился чудесный сон. У нее была жуткая головная боль – собственно говоря, все было не так уж чудесно – ей пришлось держать раскалывающуюся от боли голову руками, тихо постанывая и мечтая о помощи.

И тут появился прекрасный, лоснящийся черный кугуар. Его обнаженная шелковистая кожа блестела в тусклом свете, словно золото в стеклянных этажерках его квартиры в Саттон-Плейс. Мягко пройдя по толстому ковру в ванную, он принес две таблетки аспирина и стакан воды.

– Мне плохо, – чуть слышно сказала Лейси. Положив таблетки в рот, она большими глотками запила их холодной водой, не открывая глаз.

– Тебя не тошнит? – спросил бархатным голосом черный кугуар и нежно прижал ее к себе.

– Нет. – Лейси вздохнула. – Я только хочу, чтобы скорее прошла головная боль.

– Ты выпила лишнего, – проворчал он, прижав ее лицо к широкой, мускулистой груди. – И много работала на этой неделе. Слишком много.