– Соедините.
– Да, господин.
Лисор говорил протяжным, ленивым, наглым тоном, как и всякий истинный техасец. Прежде Таменага, привыкший думать о компаниях, подобных «Пайрамус Индастриз», как о наборах цифр, не разговаривал с ним, но знал о ее председателе достаточно, чтобы не судить о нем по голосу. Лисор никогда не сдавался и работал столько, что вызвал бы восхищение самого деспотичного токийского начальника. А его наглость, полагал Таменага, была прирожденной.
– Мистер Таменага?
– Слушаю.
– Полагаю, вы цените свое время так же, как и я свое, и сразу перейду к делу. Зачем вы пытаетесь перекупить мою компанию?
– Вас неверно информировали, – холодно ответил Таменага. – Я не владею акциями вашей компании. До свидания.
– Проклятие, подождите! – рявкнул Лисор. – Я прекрасно знаю, что у вас нет акций, зато они есть у вашей дочери. Мне говорили о вас и прежде, но я не верил...
– Моей дочери двадцать шесть лет. В подобном возрасте Харуко имеет право покупать акции любой компании, которая придет ей в голову. Теоретически она могла бы даже стать президентом, если бы этот чин не предназначался для белых пенсионеров. Дочь не спросила моего совета, и я не могу сказать, что согласен с ее вкладами, видимо, любовь к рискованным капиталовложениям передалась ей от мужа, который был патологическим игроком.
– Вы хотели сказать – кабуто?
– Вы хотели сказать – бакуто, – поправил его Таменага. – Бакуто – это игрок, а кабуто – шлем, похожий на каски нынешних американских солдат, они, как я понимаю, прекрасного дизайна. И если вы намекаете, что мои зять был каким-то образом связан с якудзой или какой-либо еще криминальной организацией, я посоветовал бы вам обдумывать подобные слова, прежде чем их произносить. Моя дочь все еще в трауре, и попытки создать пятно на репутации ее покойного мужа могут ее расстроить. Вы понимаете?
– И вы мне говорите о пятнах? Мы ведем переговоры о контракте с министерством обороны. Неужели вы считаете, что мы его получим, если все решат, что нами заправляют японцы?
– Получите. Они не откажут надежной компании, запросившей умеренную цену. К тому же контракт создает много рабочих мест в нужных местах. Вы производите тракторы, – Таменага с удовольствием позволил себе тон человека, которому наскучила беседа, – и хорошие, как я слышал. Но все же министерство обороны не испытывает в них большой нужды. Я понимаю, что в наши нелегкие времена, когда большинство фермеров увязло в долгах, у вас, видимо, возникли финансовые трудности. И все равно я не могу понять, что...
– Мы подали заявку на производство бронетранспортеров нового типа, и я уверен, что вам это прекрасно известно.
– Неужели? Возможно, даже очень вероятно, вы станете покупать электронику или оптику у корпораций, совладельцем которых я являюсь. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь возражал против того, что эти отрасли финансируют японцы. Я даже в состоянии поставлять вам пепельницы по куда меньшей цене, чем двадцать тысяч долларов, которые, как я слышал, выделяет на них Пентагон. Но могу вас заверить, за исключением подобных мелочей, я не питаю финансовый интерес ни к вашей компании, ни к вашей будущей сделке. До свидания.
Лас-Вегас
За свою жизнь Такумо побывал в концентрационном лагере, где после войны держали его деда и бабушку, постоял в Салеме на холме, где жгли ведьм, пикетировал военные заводы, ночевал на ранчо Спэн, переходил Уолл-стрит, бездумно гонял на мотоцикле по Ньюарку и Детройту, видел афиши бродячего цирка на Таймс-сквер и знаки, предупреждающие о радиационной опасности, за пределами Аламогордо, даже путешествовал по Мексике к теокалям. Но ни одно из этих мест не пугало его так, как Лас-Вегас. Невероятный город...
Такумо сидел на унитазе, задумчиво глядя на автомат для покера, встроенный в дверь кабинки. Внезапно он понял причину своего страха. Концентрационный лагерь давно заброшен. Салем, ранчо Спэн и Аламогордо, когда-то тронутые злом, сейчас от него свободны. Тольтеки ради побед в войнах жертвовали богам собственных детей, но это не сделало их бесчеловечными. Американцы в Пентагоне занимаются тем же самым. Их поступки глупы и, возможно, дурны, но они так поступают ради жизни, В Лас-Вегасе все ради денег.
Лас-Вегас – это Мидас, умирающий от голода среди изобилия, окруженный золотыми статуями, в которые превратились его дети.
Лас-Вегас выставляет на торги мужей и жен, свадьбы здесь быстрее снимка поляроидом, разводы легче легкого, секс... за что платишь, то и получаешь. Лас-Вегас – это дешевые рестораны внутри казино и автоматы для покера на дверях кабинок в уборных. В Лас-Вегасе полагается есть деньги, спать с деньгами и, видимо, испражняться ими же. Уберите деньги, и останется голая пустыня. Из-за новой моды на развлечения «для всей семьи» он стал еще страшнее, как будто теперь город оптом скупает души не только взрослых, но и их детей. Такумо закрыл глаза, обмотал шнурок вокруг ладони, сжал ключ, бросил в автомат монетку и потянул за рычаг.
Лимон, вишенка и снова лимон. Даже на фруктовый салат не годится.
Он посмотрел на ключ, а затем – на автомат. Как же открывались замки?
Еще одна попытка, и снова ничего. Чарли закусил губу. Что Маг рассказывал о том идиоте с «ингрэмом»? Он вообразил, что пистолет заклинило, и больше ничего. Представлять устройство пистолета для этого не понадобилось. Примерно так же Такумо открывал двери. Ему не понадобилось знать устройство каждого замка, и он не видел, как превращается ключ...
Что говорит о древних лучниках дзен? Они, не глядя, представляли себе, как стрела попадает в цель. Такумо закрыл глаза и попытался вообразить три вишенки. Вишенка, крести, бубны.
Он надавил на веки и сконцентрировался, пока не увидел вожделенные вишенки, сунул еще одну монетку в автомат и дернул за рычаг.
Посыпавшиеся монетки быстро переполнили предоставленное им пространство и зазвенели по полу. Такумо сгреб их, рассовал по карманам и прокрался в соседнюю кабинку.
Часом позже Такумо обменял в кассе двести семьдесят долларов на крупные купюры и отправился на поиски другого казино, присоединившись к группе туристов из Японии. Все они, как один, были в новых джинсах и футболках, и не отличить Чарли от них мог бы только очень ненаблюдательный человек, но другого укрытия не было. Через пару минут его выбор был вознагражден.
«Санрайз» – новая вывеска на старом здании. Либо его предыдущий владелец умер, решил Такумо, либо здание перекупили. Может быть, и то и другое вместе. «Японский» декор был штампованным, не слишком искусным, но, возможно, подлинным, а «гейши» скорее всего приехали из Вьетнама или Гонконга. Зато Такумо понравилась огромная статуя, с жизнерадостной ухмылкой поглядывавшая на игровые столы. Американцы, вероятно, считали странным, что в казино стоит статуя Будды, но Чарли понимал немножко больше, чем они. Толстый ухмыляющийся монах был не кем иным, как Хотеем, богом-покровителем азартных игр.
Такумо улыбнулся в ответ, купил пятьдесят десятидолларовых фишек и направился к столам с рулеткой, лучезарно улыбаясь каждой девушке-крупье и каждой камере наблюдения.
Все телефоны в резиденции Таменаги, разумеется, были оборудованы шифровальными устройствами, но его личная линия являла собой настоящий шедевр японской электроники, не уступая любой из Белого дома и Пентагона. Несчастный, решившийся прослушать ее, подвергнется воздействию особых частот инфразвука, вызывающих дезориентацию в пространстве, сильные головные боли, временную потерю слуха и даже эпилептические припадки. К ней имели доступ только самые приближенные слуги, и пользовались этой линией обычно не чаще двух раз в год. Сейчас подключенный к ней телефон звенел уже во второй раз за две недели. Таменага, изучавший сводки японских бирж, поднял трубку лишь через несколько секунд, сначала успокоив свои мысли.
– Да?
– Господин?
