Алисия Дэй
Принцесса и горошины
Некогда далеко-далеко в крохотном королевстве под названием Эльвания жила принцесса. Точное местоположение королевства давным-давно затерялось в туманах времени; Некоторые считают, что оно стало частью Франции, тогда, как другие утверждают, что оно расположено в Швейцарии. Притязания Швейцарии заслуживают, вероятно, большего доверия, так как прецедент беспристрастного и ледяного нейтралитета иногда являлся ведущей доктриной для этого народа. Все согласны, что принцесса из своей спальни в башне наслаждалась прекрасным видом на воды, которые теперь называются Озером Женева.
Не то, чтобы ее сильно заботил вид. Или озера. Или, в действительности, вообще что-нибудь, кроме ее целенаправленного, решительного поиска идеального супруга.
Это ее история. (За исключением тех отрывков, где рассказывается не о ней.)
— Люсинда! — сладкие крики Ее-Королевской-Занозы-В-Месте-Чуть-Пониже-Спины раздавались в голове Люси, словно трубные звуки, издаваемые совершенно некомпетентным музыкантом. Она вскочила со своей узкой кровати, прижимая к груди изношенное одеяло, глупо моргая, задумавшись, где пожар.
Может ей повезет, и загорелась она. Она, принцесса Маргарита Глориана Долорес Трезор Монтэгю. Для друзей «Глори» — не то, чтобы они у нее были. Леди, хозяйка и личный ад для Люсинды с тех пор, как им обоим исполнилось по десять лет.
Когда крик не повторился, Люси закрыла глаза и снова легла на комковатый матрас, в надежде, что это был кошмарный сон. Может, она смогла бы снова попасть в тот необъяснимо тревожащий сон. Что любопытно, в нем Йен со сверкающими темными глазами въехал на лошади в главный зал, чтобы забрать ее. С каких пор ей снился Йен?
И что еще важнее, с каких пор сон заставлял ее… задыхаться?
Она отложила эту цепочку вопросов и открыла один глаз. Проблески розового света, проникающие через узкое окно, свидетельствовали, что прошло не больше часа с тех пор, как принцесса, наконец (наконец-то!) объявила, что вполне удовлетворена приготовлениями, так что Люси смогла отправиться к себе в комнату, — крохотную комнатушку, смежную с комнатой Глории, — и поспать несколько кратких часов прежде, чем приедут гости.
Множество отвратительных королевских особ.
Если Люси переживет эту неделю, это будет чудом. Почему она не была кухаркой или посудомойкой или даже прачкой? Определенно рабство в жарких кухнях или бдение над кипятившейся в кастрюлях одеждой, должно было стать прогулкой по саду по сравнению с посещением танцев с испорченной, невоспитанной принцессой.
Ни имеет значения. Это не имело никакого значения. Сон. Милый, благословенный сон. Всего на несколько часов, а потом одна-три чашки крепкого горячего чая, и…
— Люсинда! Приди сюда сию же минуту, ты, ленивая девчонка! Мы забыли про горошины!
Люсинда внезапно очнулась и, приподнявшись, так сильно ударилась головой о каменную стену, что была уверена, что у нее вскочит шишка на голове через пару часов. Не говоря уже о головной боли. Она сжала зубы, перекинула ноги с постели и встала, немного покачиваясь от головокружения вызванного головной болью.
— Я. Иду. Ты. Ужасное. Чудовище, — тихонько проговорила она себе под нос. Потом сказала громко. — Иду, миледи.
Она не побеспокоилась насчет невеселого тона своего голоса. Глори всё равно бы не поверила. В последний раз, когда голос Люси был полон веселья, она подкинула мокрую, склизкую жабу в постель Глори. Девушка улыбнулась этому воспоминанию, а потом вздохнула.
Грустно жить воспоминанием о детском бунте, что произошел почти одиннадцать лет назад.
Люси, спотыкаясь, зашла в комнату Глори, как всегда ее поразил убийственный розовый цвет этой комнаты. Драпировки на стенах, ковры, покрывала на кровати, и даже сама Глори — все было видением тошнотворного ярко-розового. И светло-розового. И красноватого оттенка фиолетового. Это напоминало свиной желудок.
Она снова потерла глаза в надежде, что все исчезнет. Но оно не исчезло. Никогда не исчезало.
— О чем ты говоришь, Глори? Что за горошины?
— Будешь называть меня «Ваше высочество», — проворчала Глори. — Или «миледи». По крайней мере, пока наши гости здесь. Невозможно, чтобы они подумали, что я позволяю служанкам относиться ко мне с подобной фамильярностью.
— Служанки? Служанки? На чьем плече ты плакала столько раз, что нам и не сосчитать? В чью кровать ты забиралась для безопасности и комфорта, когда разражалась гроза, — и ты так делала до пятнадцати лет? — спросила Люси с замечательным, по ее мнению, спокойствием. — Может, тебе стоит подумать об этом, или я узнаю, не сможет ли на этой неделе Магда помогать тебе.
Глории задохнулась при мысли о том, что пастушка свиней могла стать ее личной служанкой. — Магда? Она не мылась месяцами. Ты, должно быть, шутишь. Не забудь, что ты мне должна…
— Я ничего тебе не должна, — прямо ответила Люси. Я провела последние одиннадцать лет и даже сверх того, честно отрабатывая свое содержание, несмотря на то, что пообещала твоя мать моей матери. Мне через три дня исполняется двадцать один, и я остаюсь на эту неделю, оказывая услугу той Глори, которую я когда-то любила, как сестру.
Глори хватило приличия показаться сконфуженной, но лишь на несколько секунд. — Знаешь, ты не можешь покинуть меня, независимо от того, исполнилось ли тебе двадцать один или нет. Тебе некуда идти.
— Есть целый мир, Глори. Есть целый мир. Или ты забыла? — Люси взмахнула рукой, и разбросанные подушки, одежда и поскошные аксессуары, покрывавшие каждый дюйм пола комнаты Глори, изящно пролетели на свои места в сундуках и гардеробе.
— Теперь. Что за горошины?
— О. разумеется. Тебе нужно было спросить. «Что за горошины» пустоголовая тупица, — кисло пробормотала Люси, поставив со стуком последний матрас в позолоченную деревянную раму. За прошедшие полтора часа она бегала по коридорам, забираясь под матрасы в гостевых комнатах, чтобы положить железный шарик размером с горошину. Наконец, она пришла в королевскую комнату, которую держали свободной для посещений принцев или лордов фэйри, и положила последнюю горошину. Теперь она закончила свою работу.
Разумеется, горошины должны быть только из железа. Ее магия не работала с железом, в противном случае, эта рутинная работа была бы сделана за несколько минут. И вот почему она вообще оказалась здесь, по приказу Глори. Чтобы спрятать маленькие кусочки железа, не давая фэйри использовать магию в своих комнатах во время переговоров о соглашении.
Магия фэйри также плохо работала рядом с железом. Но все же что-то в рассуждениях Глори, казалось, неправильным усталой Люси. Всё-таки, какими бы ни были свойства железа, Люси знала, чтобы в ней точно не было ничего от фэйри. Она подавила желание коснуться очень круглого, совсем не острого кончика своего уха для того, чтобы убедиться. Она, может быть, обладала некоторой долей старой лесной магии, но фэйри — никогда.
Девушка повернулась к двери, желая оказаться в своей кровати больше, чем когда-либо прежде, попыталась стряхнуть пыль из-под кровати со своей ночной рубашки. Ей следовало бы поговорить с домоправительницей о тщательности уборки помещений. Нет. Это больше не ее забота.
— Как будто кто-то из этих эльфийских слизняков что-то заметит, — сказала она пустой комнате. — Это самая глупая мысль…
— Эльфийские слизняки, гм? Я и не знал, что у моей расы есть такие разновидности, — голос был сама чувственность, облаченная в музыку, — дразнящий, гипнотический и достаточно жаркий, чтобы Люси почувствовала жар в тех местах, которым не следовало теплеть от мужского голоса.
