— Моя, — прорычал он, выходя и входя в нее снова и снова. Мощными толчками врезаясь в нее до конца, каждым движением тела утверждая свое господство и обладание ею. — Моя. Моя во веки веков.
Она обхватила его ногами, сжимая пятками его твердые, мускулистые бедра, и он снова перешел на атлантийский язык, бормоча нежности или давая обещания. О, да, она никогда не чувствовала ничего столь прекрасного. Тиернан было все равно, что она не знает языка, потому что он не лгал, поэтому в ее голове звучала симфония колоколов вместо слов. Она услышала и поняла их истинное значение.
— Еще, — молила она, вне себя от страсти, балансируя на краю непостижимого блаженства. — Еще и еще, и не забудь, ты тоже мой, — закричала Тиернан, растворяясь, взлетая то ли к звездам, то ли через купол Атлантиды в глубины океана, паря в свободном падении в экстазе и освобождения.
Ее оргазм, должно быть, повлек за собой его собственный экстаз. Бреннан вошел в нее один последний раз, глубже и дальше, чем когда-либо прежде, и его большое тело содрогнулось, изливаясь в нее.
Прежде чем все улетучилось под натиском чистейших ощущений и невыносимо прекрасных цветов и света, на краткий миг к ней вернулся здравый смысл и рассудительность. И мысли о беременности. Она падала, каким-то образом падала… вверх? В сторону? Нет. Внутрь. Она падала прямо в душу Бреннана, и это пугало ее до смерти.
Бреннан громко прорычал от необъятного и невообразимо сладкого удовольствия. Разрядка, как сладкое безумие, охватила его, и его семя излилось в нее. Его, только его, всегда его. Тиернан должна признать это, согласиться, или он потеряет контроль над своим рассудком. Он должен сказать ей, дать понять.
— Тиернан, — ему удалось только произнести одно слово, имя, прежде чем происходящее захватило его. Слияние душ. Бреннан шагнул в бездну и охотно, с готовностью, проник в ее душу.
Тиернан росла в одиночестве из-за своих необычных способностей. Она была такой хрупкой и тоненькой из-за постоянного недоедания. Не потому что голодала. Она боялась лишний раз выйти из своей комнаты и услышать, как ее родители лгали друг другу снова и снова.
Ее дружеские отношения рушились одно за другим из-за случайной лжи или неосторожного обмана. Преднамеренная жестокость ранила глубже всего от того, что девушка ее не ожидала. И она, отгородившись ото всех, не могла доверять, не могла любить, не могла подпустить кого-либо слишком близко к себе. Никогда.
Эта боль едва не раздавила его, похоронив под натиском эмоций, к которым он был совершенно не готов. Она была так одинока, так долго. По сравнению с его собственной ее жизнь была очень короткой. Но жизнь есть жизнь. И Тиернан также отдалилась от всех остальных, как и он сам.
— Никогда больше ты не будешь одинокой, — поклялся он.
Тиернан дрожала в его руках, и он понял, что она по-прежнему лежит под ним, принимая его полный вес. Бреннан скатился с нее, мгновенно испытав чувство утраты, когда его член выскользнул из тепла ее тела.
— Мне очень жаль, mi amara, — сказал он, отводя ее волосы от лица. — Я лишился рассудка на мгновение.
Она подняла голову и посмотрела на него дикими глазами, словно лишилась разума. Будто потерялась в пустоте безумия. Слияние душ никогда не должно приводить к такому результату.
— Тиернан?
Она не ответила ему, он схватил ее за плечи и встряхнул, в ужасе от пустого выражения ее лица, которое производило еще более жуткое впечатление в сравнении с безумием в ее глазах.
— Тиернан. Ответь мне, — попросил он. — Вернись ко мне сейчас, mi amara. Ты нужна мне.
— Не называй меня так, — возразила она с надрывом. — Мi amara. Я знаю, что это значит. Не называй меня так. Я не твоя возлюбленная, и я никогда, никогда не смогу ей быть.
Его руки соскользнул с ее плеч, и она спрыгнула с кровати и съежилась, сдернув простыню, чтобы прикрыться. Мысль о том, что именно он вызвал это выражение полного ужаса на ее лице, пронзила его, как нож.
— Тиернан, что случилось? Что я сделал? Разве я тебя обидел? Я дурак, — сказал он с горечью. — Я должен быть более нежным, я должен был подождать.
Ее лицо смягчилось на мгновение:
— Ты был нежным, — перебила она, пятясь от кровати. От него.
— Ты… это было замечательно. Но мы больше никогда не должны быть вместе.
Если бы его кишки разрубили мечами на части, это причинило бы меньше боли, чем эта короткая фраза. Бреннан согнулся как от удара, отрицательно качая головой.
— Нет. Нет, ты же не это имеешь ввиду. Почему ты… что я сделал? Что?
Вдруг страшная мысль пришла ему в голову:
— Что ты видела? В моей душе? Там настолько черно, что нет надежды на искупление, поэтому ты отказываешь мне?
Она помолчала, а затем снова попятилась прочь от него. От всякой надежды на будущее.
— Я не могу, Бреннан, — слезы без остановки текли по ее лицу, но в глазах не было и намека на сомнение. — Я не могу.
Острая боль душила его, убивала, он лишь надеялся, что умрет быстро. Время для милосердия давным-давно прошло.
Раздался стук в дверь, и Тиернан бросилась к ней, не обращая внимания на Бреннана, который орал, чтобы кто бы это ни был, проваливал. Ему не нужны свидетели. Не сейчас.
Тиернан бросила последний полный муки взгляд на него и распахнула дверь. Либо ее не беспокоило, что она полуобнажена и прикрыта лишь простыней, либо, в отчаянии пытаясь сбежать от него, она готова выставлять себя напоказ всем и каждому.
Он услышал голос экономки, приглушенный, как будто она говорила со дна самой глубокой бездны в океане. Слова. Бессмысленные слова. Тиернан отказала ему, что еще может иметь значение?
Он почти не заметил, как Tиернан закрыла дверь, и с удивлением увидел, что она стоит перед ним, неловко держа поднос с кофе, соком и выпечкой.
Она поставила поднос на стол и просто стояла, сцепив руки, и смотрела на него. Руки, которые совсем недавно касались его тела. Обнимали его.
— Я все еще нуждаюсь в тебе, Бреннан, — сказала она, подавая ему проблеск надежды и тут же лишая своими следующими словами: — Я не могу закончить эту миссию без тебя.
Слой полярного льда окружил его, образовав защитный экран, замораживая его возрожденные чувства, чтобы уберечь от еще большей боли, будто Бог Льда видел его боль и пожалел. Воин поднял глаза и встретился с ее взглядом, и лед дал ему столь необходимое спокойствие.
— Я помогу в этой миссии, а когда все закончится, мы больше никогда не увидимся, — выговорил он, с легким интересом отметив, что лед, выскользнувший из его души, проник в голос, — Мы должны быть готовы сообщить принцу обо всем, а затем вернуться в Йеллоустоун, не так ли?
Слезы все еще стояли в ее глазах, и она с застывшим выражением лица, резко кивнув, отвернулась, что-то бормоча себе под нос. Бреннан понял, что это не предназначалось для его ушей. К сожалению для них обоих, его слух был превосходным, поэтому каждое душераздирающее слово запечатлелось в его сердце.
— Я не ожидала, что ты с такой легкостью отпустишь меня, — прошептала она. Не смотря на то, что Тиернан стояла к нему спиной, он понял, что девушка плачет, судя по характерному подергиванию ее плеч. Бреннан хотел утешить ее, но защитный ледяной барьер, заморозивший его чувства, сдержал его порыв.
Он хотел уберечь себя от риска снова получить отказ.
Ведь, лед — форма воды, а он — атлантиец. Лед должен прийти на его призыв, удовлетворить его потребности. Так и произошло.
Тиернан плакала, и он отвернулся.
