уровня развития ремесел и в обратной – от уровня жизни. В этом содержится наиболее широко распространенное и определяющее условие развития человека – отношение количества людей, находящихся на определенном уровне развития ремесел, к земле, находящейся в их распоряжении. Именно в таких фундаментальных факторах мы должны искать объяснение войне.
Борьба за жизнь всегда велась не индивидуально, но в группах. Как бы далеко мы ни ушли в изучении истории человечества, мы всегда можем найти свидетельства жизни в группах различного вида, и получается, что люди очень рано осознали преимущества объединения. У человека были определенные потребности, или интересы, которые было легче достичь, существуя в группе. Самнер выделяет четыре «основных мотива человеческих действий», каждый из которых должен быть удовлетворен. Это голод, любовь, тщеславие и страх перед духами – первичные факторы социализации. Главным из них является голод. Объединение в группы оказывало большую поддержку в борьбе за выживание, поскольку оно позволяло совершать действия, недоступные отдельным индивидам, и позволяло избежать бесполезных усилий. Оно обеспечивало экономию путем применения разделения труда и защищало от жизненных невзгод. Объединение подразумевало определенные ограничения, но преимущества объединения намного их превосходили. В данном случае мы видим «антагонистическую кооперацию», суть которой заключается в «объединении двух человек или групп с целью удовлетворения общих интересов, когда менее значительные противоречия или противоположные интересы подавляются».
Благодаря совместной борьбе за жизнь каждый человек по отдельности выигрывал от опыта, приобретенного другими. «Следовательно, существовала согласованность действий для достижения того, что будет являться более целесообразным. Все, в конце концов, перенималось с одной и той же целью и одним и тем же способом, следовательно, эти способы становились обычаями и превращались в массовый феномен». Самнер определяет это как нравы. Более молодое поколение перенимает от старших их опыт через имитацию или внушение. После смерти старейших их наставления усиливаются страхом перед духами: «Духи предков будут сердиться, если ныне живущие изменят старинным обычаям». Когда к данному положению добавляется убеждение, что соблюдение обычаев является залогом социального благополучия, уважение к ним поднимается на новый уровень, и эти обычаи становятся определяющими для всего образа жизни. Мораль во все времена олицетворяла групповую борьбу за существование и политику достижения благосостояния; это, в техническом смысле этого слова, показатель культурного уровня группы.
Борьба за существование – это процесс, в котором участвуют группа людей, с одной стороны, и природа – с другой. Группа нацелена на то, чтобы получить от определенной среды то, что ей необходимо для поддержания своего существования. В этом процессе активно участвуют все члены группы, которые находятся в тесном сотрудничестве и разделяют общие обычаи. Но для выживания каждой группе приходится сражаться не только с природой, но и с любой другой группой, с которой она вступает в контакт: появляется конфликт интересов и, как следствие, враждебность, и, когда разрешение таких конфликтов происходит силовым путем, мы называем это войной. «Такое соперничество может быть легким и незначительным, если в наличии имеется большое количество ресурсов, а население невелико, или, напротив, может быть жестким и связанным с многочисленными случаями насилия, если большое количество людей сражается за крайне ограниченное количество ресурсов». Подобный конфликт называется борьбой за жизнь. Именно борьба за жизнь является причиной войны, и именно поэтому война всегда существовала и, если не будут найдены другие средства урегулирования, всегда будет существовать.
Примитивное общество состоит из небольших групп, каждая из которых занимает определенную территорию. Размер группы определяется условиями борьбы за существование, и внутренняя структура группы соответствует ее размеру. Другими словами, «группа появляется как совокупность индивидов, ограниченная по размеру ее культурным уровнем и окружающей средой». Отношения между группами, в случае если они не были обусловлены соглашениями или особыми условиями, – это отношения враждебности и войны. Вне группы жизнь человека находится в опасности, потому что в таком случае он является чужаком (для всех групп), а чужой равносилен врагу. Как сказал Тэйлор, «существовавшее раньше положение дел хорошо иллюстрируется латинским словом hostis, которое, изначально обладая значением «чужак, незнакомец», совершенно естественным образом стало иметь значение «враг». Чужак не является членом племени, а несоплеменник – это реальный или потенциальный враг. Это чувство чрезвычайно развито у примитивных племен, которые либо убивают всех чужаков, либо относятся к ним с подозрением. Этнография предоставляет множество свидетельств правильности данного утверждения; некоторые типичные иллюстрации приведены ниже.
Керр пишет об австралийских аборигенах: «Незнакомцы неизбежно смотрят друг на друга как на смертельных врагов», и австралийцы никогда не преминут «убить всех чужаков, которые попадают им в руки». То, что фон Пфейл говорит о племени канака с архипелага Бисмарка, относится ко всем меланезийцам. Он пишет: «Любой человек из деревни, расположенной за пределами маленького района, который люди канака считают своим домом, расценивается как чужак, а следовательно, враг. Существование вне родной группы столь небезопасно, что «ни один канака не может без риска для жизни попытаться посетить район, где обитает племя, с которым его родная группа не находится в очевидно дружеских отношениях».
В Африке существует такое же положение дел, усугубленное рабством и каннибализмом. «В Африке есть места, – говорит Макдональд, который прожил там двенадцать лет, – где трое мужчин не могут отправиться вместе в путь из-за страха того, что двое из них объединятся и продадут третьего». О ба-гуана говорят, что «они убивают и съедают любого, кто попадает в их руки». Эта практика распространена и во многих других регионах Черного континента. Описывая условия жизни в Восточной Африке в 1850 году, Дандас утверждал: «Говорят, что в то время ни один человек не уходил далеко от своей деревни в одиночку; никто не мог пройти нескольких миль без того, чтобы не столкнуться с людьми, высматривающими, кого бы ограбить или убить». Другие авторы говорят о жителях Восточной Африки как о подозрительных людях, не доверяющих никому из чужаков. В Британской Центральной Африке, если человек посещал деревню, в которой его не знали, он подвергался риску быть обращенным в рабство, даже если принадлежал к тому же самому племени. Коренные жители Нигерии могут приветствовать и развлекать гостей, но эти гости на следующий день по дороге будут ограблены или проданы в рабство. Сложность путешествий по Конго красочно описана Уиксом, который утверждал, что «мужчины и женщины, путешествующие в одиночку, вдвоем или втроем там, где их не знают, подвергаются риску быть схваченными и проданными в рабство. Подобные беззащитные путешественники прячутся днем и продвигаются к пункту своего назначения только ночами».
Такое положение дел породило интересный обычай, распространенный в племени бангала, который заключался в том, что «когда каноэ, в котором плывут шесть и более человек, приближается к городу, они должны бить в барабан и петь, чтобы уведомить население о своем прибытии; в противном случае их примут за врагов и атакуют. Напротив, приближение каноэ чужаков из соседних городов или районов, не сопровождавшееся барабанами или пением, воспринималось как военное действие. Если они идут с миром, то почему боятся бить в барабаны и петь?». Коренной житель племени лунда (балунда) посоветовал Ливингстону при приближении к деревне высылать вперед гонца. Ливингстон обнаружил, что подобная мера обеспечивала более мирный прием, о своей прежней привычке приходить без уведомления он говорит: «Я иногда входил в деревню и вызывал неумышленную тревогу. Аналогично в древние времена разрисованный дикарь-бритт, приближаясь к деревне, трубил в рог, чтобы предупредить поселенцев о своем прибытии; в противном случае он воспринимался как враг, который пытался подкрасться к ним хитростью».
Даже дружелюбно настроенные эскимосы «относятся к чужакам с большим или меньшим подозрением, а в древние времена незнакомцы обычно приговаривались к смерти». То же самое наблюдалось у американских индейцев. К примеру, Кремони пишет, что «индейцев апачей с малых лет учат относиться ко всем остальным людям как к естественным врагам». Это в большей или меньшей степени свойственно всем индейским племенам, а в особенности сери. Многие племена, живущие в долине Амазонки, настолько враждебны ко всем чужакам, что о самих этих племенах мало что известно.
Свидетельства враждебности к чужакам могут быть найдены даже в истории цивилизованных античных народов – римлян, греков и других, несмотря на то что в целом такая практика не была широко распространена. Греки гомеровского периода не были настолько дикими, чтобы воспринимать всех чужаков как врагов, но пережитки существовавшего ранее положения дел просматриваются, например, в истории
