Она медленно выскользнула из блио, а затем из нижнего платья. За ними последовала светлая нижняя рубашка. Он следил глазами за падающей на пол одеждой. А затем он стал с мрачным и решительным видом, скрывающим его бурное желание, рассматривать свою невесту.
Ее светящиеся глаза были похожи на две полные луны – такие же яркие и светлые.
Ее ноги были красивыми и стройными, бедра – округлыми, живот – гладким. Ее груди были довольно полными и налитыми, и Ричард как зачарованный уставился на ее нежные розовые соски. Ее кожа была цвета слоновой кости, черные волосы прикрывали плечи и грудь, а в орехово-зеленых глазах застыла тревога. Она была точной копией его суккуба, его ночного мучителя. И она была его женой.
Глядя на нее, на это совершенное Божье создание, Ричард понял, что ему будет еще труднее, чем он полагал. Он задул тонкую свечу около двери, и комната погрузилась во мрак ранних сумерек.
Он делает то, что требует от него чувство долга. И ничего больше. Он не будет обращать внимание на обволакивающее его со всех сторон желание, сдавливающее грудь, заставляющее дышать тяжело и часто. Он не может хотеть ее, свою жену Изабель. Он не может прикоснуться к ней, иначе сгорит на месте. Не может. Не может.
И все же Господь не дал ему другого пути.
Он толкнул ее назад, не обращая внимания на мягкость ее кожи, на ее белизну, заметно контрастирующую с прикасающимися к ней пальцами. Она упала на кровать, и ее беззащитное, но напряженное тело предстало его глазам.
Его мужское естество пульсировало от напряжения, и Ричард закрыл глаза, чтобы не видеть открывающейся ему картины. Есть столько способов, которыми он мог взять ее, столько мест на ее теле, которые он мог бы обследовать своими губами и языком, но все, что от него требовалось сейчас, – это выполнить свою обязанность. Он не должен делать больше, чем требует от него долг: ему нужно только лишить ее девственности, пролив кровь ее невинности, и тем самым сделать ее своей, как хочет того Господь.
– Поцелуй меня, Ричард, – попросила она дрожащим голосом. – Пожалуйста, поцелуй меня, как тогда…
Поцеловать ее? Да он не хочет находиться рядом с ней в одной комнате. Ей нужна слепая страсть и бушующее желание их первого и единственного поцелуя? Она хочет снова утонуть в океане вожделения? Нет, этого не будет.
Ее рот был розовым и мягким, что было отчетливо видно даже в уходящем свете дождливого дня. Он не мог перестать смотреть на ее рот.
– Я не хочу целовать тебя, – сказал он.
Он стоял рядом с кроватью, глядя на нее сверху вниз и больше всего мечтая закрыть глаза и прогнать от себя ее образ. Но его глаза отказывались повиноваться. Он положил руки ей на бедра и развел их в стороны, не обращая внимания ни на ее тщетные усилия свести их вместе, ни на ее руки, удерживающие его за запястья, ни на то сильное отчаяние, которое овладело им, когда он прикоснулся к ней.
Против своей воли он наклонился вниз и поцеловал ее тонкую шею. Кровь застучала у нее в висках, и она повернула голову, подставляя шею его жадным поцелуям. Покорная. Испуганная.
Ее страх не остановил его. Ничто не могло удержать его от выполнения предписанного Богом долга.
Он провел пальцами правой руки вверх по внутренней стороне ее бедра. Ее кожа была мягкой и теплой, она вся дрожала. Он просунул пальцы в ее скрытое темными завитками волос лоно и почувствовал, что там сухо. Она еще не готова.
– Я не хочу прикасаться к тебе, – прошептал он ей в ухо.
Он направил свою руку вверх по ее телу, минуя нежное бедро и плоский живот, и остановился на мягкой округлости груди. Его тяжелая ладонь накрыла чувствительный холмик, и нежный сосок мгновенно затвердел. Он не хотел причинять ей боль. Он не хотел брать ее неподготовленной.
Но это уже не имело значения. Он не мог остановиться. Так глубоко было его желание, так силен был зов плоти. Но он не хотел брать ее такой: испуганной и невозбужденной. Он прикасался к ее телу, ласкал его.
– Я не хочу чувствовать твои груди, их мягкость, их тяжесть.
Он ласкал ее, его рука познавала ее тело, хотя он не хотел этих знаний. Ее сосок нашел кончики его пальцев и заставил ласкать себя против их воли. Он возбуждал ее, стараясь ни о чем не думать, чтобы не поддаться вожделению, которое она в нем вызывала. И потерпел неудачу. Он отдавал своим прикосновениям слишком много страсти, хотя знал, что она этого не чувствует.
Изабель чувствовала только душевную боль. Она лежала тихо, неуверенная и напуганная. Каждая его фраза была ударом, который бил больнее копья. Это не были слова любви и желания. Не так она представляла все это.
Он не хочет ее.
Он не любит ее.
Мечта о нем, о них рассыпалась, как карточный домик, и одна она, казалось, понимала это. Неужели он не чувствует, что все рушится?
– Так не делай этого! – закричала она, отдаляясь от него, высвобождаясь из его рук. Она радовалась, что в комнате темно и он не видит ее наготы. Ее абсолютной наготы. Он не чувствовал к ней ничего, это следовало из каждого его слова, ощущалось в каждом прикосновении.
– Не делать? – спросил он, также радуясь темноте: она не могла видеть всю силу его плотского желания. Несмотря на все его сопротивление, вожделение сжигало его изнутри. – Я должен. Как твой муж, я должен выполнить свой долг. Ты знаешь, что это правда, Изабель.
Он лгал. Лгал себе, лгал ей. Он прикасался к ней, потому что не мог остановиться. Он возьмет ее, потому что он животное, которое не может сдерживать свое желание, свою похоть, даже если его партнерша – Изабель. И теперь Изабель увидит его таким, какой он есть. Даже знание этого не могло остановить его. Он должен обладать ею, чувствовать себя в ней, обнимать ее.
