Он уже испытал это на себе. Лучшие танцовщицы и музыкантши соревновались за право выступить в Рокухаре перед самим Киёмори из Тайра. В конце вечера он часто уединялся с приглянувшейся ему девушкой. Токико не восторгалась таким положением дел, но с присущей знатной женщине мудростью закрывала глаза.
Сигэмори странно покосился на отца.
— М-м… По слухам, Нидзё-сама возжелал лишь одну даму — как раз ту, что невозможно заполучить.
Киёмори поднял взгляд от доски, удивленно наморщив лоб.
— Невозможно… для императора?
— Да, поскольку она уже была императрицей.
— Уж не дочь ли Кинъёси, супруга императора Коноэ? Вдовствующая государыня?
— Вот-вот. Правда, она немного перезрела, — протянул Сигэмори. — Ей самое меньшее девятнадцать, а может, и все двадцать.
— Кто бы говорил… не тебе ли недавно стукнуло двадцать два? — усмехнулся Киёмори.
— Да, но с женщинами все по-другому, нэ?
— Видимо, она все еще хороша собой.
— Так говорят. По слухам, Нобуёри обещал императору свое посредничество, чтобы найти способ вернуть вдовствующую императрицу во дворец и сделать наложницей Нидзё-самы. Нобуёри и раньше помогал ему с женщинами. Полагаю, после такой услуги император не поскупится на награду.
— Хм-м… Должно быть, ты прав. Твой черед ходить.
— Извини, зазевался. — Сигэмори сделал ход, который выглядел не слишком обдуманным. — Чувствую, этот Нобуёри доставит нам немало хлопот — ведь ему покровительствуют оба императора. Как бы ни выслужился — все ему мало. Насколько я знаю, тюнагон Синдзэй его презирает. Удивительно: и тот, и другой — Фудзивара, однако ничуть не похожи. Синдзэй в отличие от Нобуёри человек ученый и знает, как что устроить.
— Такое и в одной семье не редкость, а они к тому же принадлежат к разным линиям: Синдзэй происходит от южных Фудзивара, а Нобуёри — от северных. Разве Тайра все одинаковы или Минамото? Тебе ли этого не знать? Вспомни Хогэн.
— Твоя правда, отец.
— Да, грызня среди Фудзивара — занятное зрелище. Как однажды сказала твоя мать, старая стена со временем дает трещины. Пади она, и нам может повезти, как никогда. — Киёмори поставил камень на край доски и снял два белых.
Сигэмори прикусил ноготь. — Я понял. Да, здесь нужно глядеть в оба. Одного не пойму: зачем Синдзэй подался в монахи? Всякому видно, что ему по душе участие в мирских делах. Удалился бы в Нинна- дзи и молился о достойном перерождении, а он, слышал я, отбывает во дворец То-Сандзё — советовать отрекшемуся государю. — Сигэмори сделал ход с намеком на наступление.
— Ах это… — начал Киёмори.
— Ты знаешь причину?
— В один из приездов сюда Синдзэй рассказал мне, что подвигло его на постриг. Как-то раз, собираясь во дворец, он взглянул на свое отражение в пруду — поправить волосы, — и ему привиделось, будто голова его насажена на острие меча. Он, конечно, опечалился и пошел в святилище Кумано, чтобы истолковать видение. Там ему встретился гадатель, читающий людские судьбы по лицам. Этот человек, в подтверждение увиденного, предрек Синдзэю скорую смерть от меча и сказал, что, быть может, только немедленный постриг сможет избавить его от ужасной участи. — Киёмори уложил черный камень — на первый взгляд наобум, а на деле — следуя большому замыслу.
— Значит, Синдзэй облачился в одеяние монаха не для душевного блага, а ради спасения от смерти?
— Какое нам дело до его намерений, — вздохнул Киёмори, — если он праведен в делах? Твой ход.
Сигэмори поставил еще один камень, также без видимой цели.
— Все равно с этими Фудзивара — Синдзэем и Нобуёри, которые только и видят, как бы друг друга спихнуть, и двумя императорами, рвущими власть пополам, ничего путного не выйдет. Что за пустые, бесплодные годы нам предстоят!
— Хм-м…
— Ты слышал — Син-ин будто бы превратил себя в демона? Говорят, его ненависть ощущается за многие ли[29] от Сикоку. А еще ходит слух, что беспорядки обрушились на столицу из-за его проклятий.
— Всякое возможно, — уклончиво ответил Киёмори. — Как и то, что Го-Сиракава поощряет подобные россказни.
— О своем брате, бывшем императоре?
— Да, и бывшем злоумышленнике против престола. Пока Син-ин жив, любой недовольный может поддержать его самого или наследников. Опасность еще остается. Может, слухи о перерождении Син-ина — всего лишь клевета, направленная на то, чтобы оттолкнуть его сторонников. А клевета, мой мальчик, есть мощнейшее оружие. Используй его с осторожностью и остерегайся с великим тщанием.
Сигэмори вдумчиво кивнул:
— Помню, отец. Однако печально все это. Сидим здесь, словно жабы в сухой траве, дожидаясь небесной искры. Тогда нас, Тайра, призовут погасить огонь[30].
— Вот почему иероглиф «опасность» имеет вдобавок значение «удобный случай», сын мой.
— И все же мы, самый могущественный воинский род, не в силах воспрепятствовать беспорядкам.
Киёмори
— Я так не сказал бы. В годы Хогэн мы остановили смуту до того, как она расползлась. Многие пали, но все могло быть намного, намного хуже.
— Да, но пока смута не начнется, мы не узнаем, куда направить силу. Нельзя погасить огонь до того, как он загорится.
Киёмори улыбнулся: партия определенно складывалась в его пользу.
— Не обязательно, сын мой. — Он поставил еще один черный камушек. — Кстати, об иноках: я давно собирался отправиться на богомолье в Кумано. Тоба-ин счел советы провидцев, живущих там, в высшей степени примечательными, равно как и Синдзэй. Твоя мать всегда убеждала меня быть почтительнее к богам. Думаю, я научусь там кое-чему… стоящему, если потружусь выбраться. Мы могли бы поехать вместе — ты и я. Через месяц-другой.
— Отец! — Сигэмори резко выпрямился. — Это ли не самый безрассудный ход?
— Хм-м…
— Смотри: сейчас я кладу камень сюда и беру три твоих. Тебе стоит быть внимательнее и не оставлять свои поля без прикрытия.
Киёмори улыбнулся.
— Вот оно что. А если я следом пойду сюда, — он выложил свой камень со звонким щелчком, — то возьму десять твоих. Понял? — Киёмори ловко собрал фигуры Сигэмори с доски. — Что теперь скажешь?
Сигэмори уперся подбородком в колени.
— Ничего, отец. Ясно, что до хорошей игры мне еще расти и расти.
— То-то.
Конские поводья
В той же луне, одним ранним утром Минамото Ёситомо сидел в кладовой рядом с конюшней и
