величайший интриган из всех ныне живущих».
С некоторых пор Киёмори перестал о нем сокрушаться как о неверном сыне и считал лишь деталью головоломки, очередной препоной на пути Тайра к величию. Проведенные в Фуку-харе дни укрепили его дух. Там Киёмори мог сколько угодно изображать великого правителя, принимать челобитную за челобитной, точно император своего собственного государства.
Один из таких челобитников заявил, будто Киёмори после всех возведенных им святилищ и усадеб являет собой воплощение преподобного Дзиэ из Чанъани, прославленного священника. «Это я-то — бывший священник? — чуть не прыснул Киёмори. — Истинно пути Амиды неисповедимее, чем я думал».
Но вот шум прибоя пропал, растворившись в другом звуке — гулком рокоте скачки. Вскоре копыта застучали уже по двору, и до Киёмори донеслись взволнованные голоса. Он ждал, все больше тревожась. Кому понадобилось мчаться во весь опор, как не посланцу с недоброй вестью?
Не прошло и минуты, и в дверях показался слуга.
— Повелитель, прибыл монах из Курамадэры — говорит, со срочным донесением.
Киёмори нахмурился. Он не припоминал каких-либо дел, связанных с этим северным храмом, но, учтя, с какой легкостью Го-Сиракава наживал себе врагов в лице монахов, решил, что отказать гонцу было бы неразумно.
— Хорошо, я его выслушаю.
Слуга удалился, и в проеме сёдзи показался молодой монах со свежевыбритой головой. Монах сел на колени и поклонился:
— Киёмори-сама, меня послал к вам настоятель Токобо. Я проплыл вниз по реке Камо и скакал от самого Даймоцу без отдыха, чтобы известить вас как можно скорее.
Монашек выглядел напуганным, и у самого Киёмори мурашки поползли по спине. «Должно быть, и впрямь дело дрянь».
— Настоятель весьма предупредителен, — сказал он монаху.
— Владыка велел передать вам, что сие происшествие, быть может, ничего не значит. Совсем ничего. Однако ему показалось, что вам стоит узнать о нем.
Киёмори успел выработать в себе подозрительность ко всем «малозначащим» происшествиям.
— Так расскажи мне об этом «совсем ничем», из-за которого ты так запыхался.
— Пятнадцать лет назад, Киёмори-сама, Курамадэра имела честь принять на попечение некое лицо.
Владыка Фукухары нахмурился. В последние годы такое множество «лиц» укрылось в храмах вокруг Хэйан-Кё, что и не упомнишь.
— Освежи мою память. О ком мы говорим?
— О младенце, названном Усивакой, который, если изволите помнить, доводился младшим сыном воеводе Минамото Ёситомо.
— А-а… Ну и что с ним?
— Он исчез, господин. Киёмори выдержал паузу.
— И настоятель Токобо считает, что это меня касается?
— Дело в том, господин, что в последние несколько лет Усивака едва уделял время священному учению, отказался принес ти иноческий обет и, по слухам, ночами упражнялся в фехтовании. Говорят, он проведал о своем родстве с полководцем и даже поклялся убить вас.
По спине владыки Тайра вновь забегали мурашки, на сей раз ледяные.
— Сколько ему сейчас?
— Пятнадцать или около того, господин. Киёмори потер подбородок.
— Может, этот Усивака связался с какой-нибудь разбойничьей шайкой и давным-давно напоролся на меч.
— Возможна и такая неприятность, — произнес монашек, — однако в последнее время Усиваку видели в обществе ямабу-си[62] по имени Сёмон. Впоследствии мы выяснили, что Сёмон в некотором роде сочувствует Минамото. Весь страх в том, что этот святой странник мог как-то помочь Усиваке переправиться на восток.
«То есть к самому средоточию сил и влияния Минамото. А я-то считал, что они ослабели вне всякой надежды… Врагов у Тайра не перечесть, и случись кому-то из них проведать о наследнике Минамото, случись Го-Сиракаве опять прибегнуть к помощи восточных владык, чтобы поколебать власть Тайра…»
Киёмори был вне себя от ярости и страха, хотя и старался не подавать вида. Нельзя, чтобы гость понял, что новость о непокорном мальчишке так его взволновала.
— Понятно. Надеюсь, были приложены все усилия, чтобы его разыскать?
— Как только настоятель заподозрил, что Усивака пропал, на все почтовые станции и заставы были разосланы гонцы, однако никто после не заявлял о встрече с похожим по описанию юношей.
— Стало быть, он еще не ушел далеко. Благодарю за известие. Можешь без стеснения ночевать здесь. Когда возвратишься в Курамадэру, передай Токобо, что этого Усиваку следует доставить в Рокухару тотчас после поимки. Нельзя позволять, чтобы великодушие Тайра так нагло попирали. Если мальчишка не желает соблюдать обязательств ссылки, его следует наказать.
— Разумеется, господин. Э-э, Киёмори-сама…
— Что такое?
— Вы знаете о тэнгу?
— А, об этих людях-птицах из сказок? А при чем тут они? Монах запнулся, а потом затряс головой:
— Ни при чем, господин. Простите, что заговорил об этом. Час поздний, язык заплетается…
— Хм-м… Тогда ступай и выспись как положено. Киёмори велел слуге сопроводить юного монаха в гостевые покои и наказал готовиться к скорейшему отъезду в столицу. Другому слуге он велел отправляться в Хэйан-Кё и оповестить соглядатаев Тайра, чтобы те искали Усиваку. Раздавая приказы, Киёмори держался невозмутимо. Стоило же челяди разбежаться, как он набросился на лежавшие перед ним письма и изорвал в мелкие клочки.
Хираидзуми
В следующие двадцать дней странствий Ёсицунэ, бывший Усивака, двигался все дальше на восток, минуя края Синано и Суруга. Он надеялся посетить старшего брата, Ёритомо, приговоренного к изгнанию в монастыре на Идзу. Узнав же, что Ёритомо тщательно охраняют, Ёсицунэ ограничился кратким посланием:
Проехаш перевал Асигара, земли Мусаси и Симоцукэ. Китидзи торгова! как ни в чем не бывало, а Ёсицунэ возносил молитвы во всех придорожных храмах и пытался разведать, остались ли у Минамото сподвижники и где. То, что он услышал, вселило в него надежду, однако пользоваться добытыми сведениями требовалось с великой осмотрительностью.
Все дальше к востоку и северу уходил караван — через заставу Сиракава, мимо болота Асака и горы Ацукаси, — пока не достиг храма Курихара на дальних подступах к земле Осю. Много легенд было сложено о Ёсицунэ на этом пути — о женщинах, которых он любил и бросал, о бандитах, с которыми дрался, о ловких увертках от соглядатаев Тайра и ревнивых мужей. Конечно, едва ли у него хватило бы времени на все эти
