— Послушай, вообще-то я ухожу, поэтому много времени уделить тебе не смогу. Если хочешь что-то мне сказать, идем со мной. Поговорить можно и в коридоре, по пути к лифту.
— Э-э… если так, то… конечно.
Джини еще говорила, а Сид уже взял ее под локоть и повел к выходу из приемной.
11
В коридоре никого не было. На всякий случай оглянувшись по сторонам, Джини произнесла:
— Хочу предупредить сразу, пока у тебя не укрепилось неправильное впечатление: я вернулась не для того, о чем ты подумал там, в приемной.
Сид окинул ее насмешливым взглядом.
— Вот как? Тогда для чего?
— Я вернулась лишь для того, чтобы… высказать все, что о тебе думаю.
— Гм… Ладно, послушаю. Неподалеку есть кафе, посидим там немного. Но, учти, в твоем распоряжении не более пятнадцати минут.
Тут Сид сделал нечто странное — обнял Джини за талию и легонько подтолкнул в направлении лифта. Не ожидая ничего подобного, она так растерялась, что… позволила ему сделать это. Только пролепетала беспомощно:
— Кафе?
Он взглянул на нее сверху вниз.
— Я с самого утра ничего не ел. Меня терзает голод.
Когда Сид произносил последние слова, его глаза вспыхнули, рука плотнее обвила тонкую талию Джини, и стало ясно, что он подразумевает не голод как таковой, а нечто совсем иное.
Джини затрепетала, сообразив, что именно.
Но возникшая в ее теле дрожь свидетельствовала не столько о нервном напряжении или смущении, сколько о том, насколько сама она изголодалась по… любви.
Удивительно, как быстро удалось Сиду растревожить дремавшую в ней страсть.
В следующую минуту стало ясно, что Сид почувствовал состояние Джини.
— Некоторые вещи невозможно скрыть. Верно, золотце? — произнес он хрипловато, с типично мужскими нотками удовлетворенности.
Уловив их, Джини едва сдержалась, чтобы не влепить Сиду пощечину. Не сделала она этого единственно потому, что подобные меры проблемы не решили бы. Джини словно была прикована к Сиду незримыми цепями, сбросить которые она не могла.
И зачем только я сюда вернулась? — промчалось в ее мозгу.
Вопрос был более чем риторический. Сейчас она уже точно знала зачем: чтобы еще раз увидеть Сида. Решение высказать ему все, что она думает о нем и о его отце, было лишь предлогом, созданным ее подсознанием для нее же самой. Никакого другого повода, кроме как вновь взглянуть в синие глаза Сида, не существовало.
Джини чувствовала себя так, будто и не было трех лет разлуки. И словно все, что ей предшествовало, утратило значение. Мало того, Джини даже стало безразлично, что думает о ней Сид и какие заблуждения на ее счет внедрил в его сознание Брюс Дженнингс.
Во всем перечисленном таилась большая опасность. Ведь второе за этот день появление Джини в центральном офисе компании «Дженнингс моторс» обусловлено лишь ее собственным решением. Приехав сюда вновь, она дала Сиду повод дать ее поступку абсолютно неправильную оценку. Именно в этом и заключалась новая, относящаяся уже не к прошлому, а к настоящему, ошибка Джини.
Пораженная этой мыслью до глубины души, она резко остановилась.
— Что случилось? — нахмурился Сид.
— Я… передумала. В кафе не пойду. Разговаривать мне с тобой не имеет смысла. Впрочем, могу сказать, что сообщила Кончите об угоне автомобиля и аресте ее сменщика. Если бы ты видел, как Кончита реагировала на известие, то сразу понял бы, что она ни в чем не виновата.
— Ну разумеется! — усмехнулся Сид. — Было бы странно, если бы ты сказала что-то другое, верно?
С этими словами он вдруг потащил Джини в закуток между стеной и лифтом.
— Что ты делаешь? — пискнула Джини.
— Ты чересчур много болтаешь.
— Что значит — много… Да, конечно, для тебя это простая болтовня! А для нас вопрос жизни и смерти.
Джини произносила слова быстро, задыхаясь от волнения, вызванного острым ощущением близости сильного стройного тела Сида, который стоял почти вплотную к ней. Вдобавок борьба с откликом собственного организма давалась Джини нелегко. Прошло всего несколько мгновений — а она уже вся пылала, охваченная горячей волной чувственности.
— Так уж и смерти… — хрипловато произнес Сид.
Его ладони упирались в стену по обеим сторонам головы Джини, так что она оказалась пригвожденной к месту.
— Представь себе… — выдавила Джини. Ей все труднее было изображать безразличие. — Впрочем, такому бездушному человеку, как ты, представить это сложно. Вот… я все сказала, теперь могу идти. Если от моего присутствия здесь нет никакого толку, значит, пора возвращаться в Бомонт.
Синие глаза Сида потемнели, но вместе с тем в них возник лихорадочный блеск.
— В самом деле? Возвращаться? — Он убрал руки со стены, но лишь для того, чтобы взять в ладони лицо Джини.
— Прекрати, — едва слышно прошептала она.
Однако Сид лишь покачал головой.
— Не уедешь ты в Бомонт.
Его глаза находились так близко, что в них больно было смотреть.
— Пусти…
— Нет, — шепнул Сид. — Ведь на самом деле ты этого не хочешь.
Он прижался к Джини всем телом, распластав ее спиной по стене. В каком-то смысле это откровенно чувственное действие стало для нее отрезвляющим моментом.
— Пусти! — воскликнула она, попытавшись высвободиться. — Ты оглох?! Я сказала, что уезжаю! Любовницей твоей не буду! И вообще, не хочу иметь с тобой ничего общего…
Пока Джини говорила, Сид вглядывался в ее глаза, но явно не слышал ни единого слова. Договорить он ей не дал — с похожим на стон звуком, в котором сквозило нетерпение, он зарылся пальцами в ее роскошные шелковистые волосы и жадно накрыл ртом беспомощно дрогнувшие губы.
Джини на миг застыла, словно пронзенная электрическим разрядом, и Сид не замедлил этим воспользоваться. Еще плотнее прижавшись к Джини, он отпустил ее голову, взамен ловко подхватил под бедра и приподнял. Джини опомниться не успела, как ее ноги оказались раздвинутыми, а Сид расположился между ними. И именно в этот момент он скользнул языком в ее рот.
За все годы знакомства это был их первый поцелуй. Ах как Джини его ждала, как жаждала, грезила днем и ночью, во сне и наяву. Нечего и говорить, что она затрепетала всем телом, каждая клеточка ее организма будто ожила и завибрировала собственной неповторимой мелодией. Будто в полузабытьи, не помня себя, Джини обняла Сида и стала отвечать на поцелуй…
Она не знала, сколько это продолжалось. Время шло, а она все никак не могла утолить страсть, которую старательно искореняла в себе в течение последних трех лет, но которая, наоборот, лишь накапливалась.
Подливала масла в огонь также сила и властность прижавшего Джини к стенке Сида. Его напористость еще больше раздувала пламя страсти. Все вместе делало Джини абсолютно беспомощной. Сид мог бы сделать сейчас с ней что угодно, и она бы не воспротивилась…
