какое положение вы меня ставите?!
— Простите, но меня это совершенно не волнует, — стоял на своем Гордон.
— Хорошо, тогда подумайте о себе. То, что мать Эшли нарушает условия постановления, еще надо доказать. Но если вы самовольно заберете Эшли, то уж точно пойдете наперекор решению суда. Вы что, хотите усилить позицию Бет при решении вопроса о совместной опеке?
— Без дочери я отсюда не уйду. Поскольку вы правильно подметили, что ее не надо будить, я останусь здесь до тех пор, пока не появится Бет.
— Никоим образом! Вы будете в ответе…
— Я буду в ответе только перед Страшным судом. Я не оставлю дочь на попечении совершенно чужой женщины, которая понятия не имеет, как обращаться с маленькими детьми. Надеюсь, вы не собираетесь вышвырнуть меня вон?
— Очень хотелось бы.
— Тогда срочно вызывайте Бет. Как только она приедет, я тут же уеду. В противном случае я заночую здесь.
Глава вторая
— Как это?! — всплеснула руками Мэкки. — У меня одна-единственная кровать, и я не собираюсь уступать ее вам… А тем более делить ее с вами. Так что довольствуйтесь этим диванчиком, — сказала она, прикинув на глаз, что рост Гордона около ста восьмидесяти сантиметров. — Желаю вам крепкого сна на новом месте.
— Это все же лучше, чем у себя дома, где я бы не смог заснуть, переживая, как там моя Эшли, хорошо ли ей с Бет. А теперь я спокоен, так как знаю, что с малышкой все в порядке.
— Раз мы с вами обо всем договорились, я позволю себе отправиться наверх и переодеться во что- нибудь домашнее, — сказала Мэкки. — Потом сделаю себе сэндвич, так как с утра ничего не ела, — объявила она и, не дожидаясь, что скажет Гордон, стала подниматься по лестнице. Он остался внизу и молча наблюдал за ней.
Когда Мэкки, переодевшись в старый серый спортивный костюм, спустилась в гостиную, Гордона там уже не было. Она пошла на кухню и увидела, что тот роется в ее холодильнике, доставая свертки с ветчиной и сыром. Салат-латук и помидоры уже были вымыты и лежали на бумажном полотенце у раковины.
— Я смотрю, вы чувствуете себя как дома, — язвительно заметила Мэкки.
— Я тоже почти ничего не ел сегодня. Вы не рассердитесь, если я что-нибудь себе приготовлю? Я мог бы заплатить.
Мэкки вытаращила на него глаза и, достав из буфета хлеб, протянула ему.
— Ладно, ешьте бесплатно… Раз уж вы этим занялись, то приготовьте сэндвич и мне тоже. Только с горчицей, а не с майонезом. А что вы будете пить? — спросила она, незаметно оттеснив Гордона от холодильника. — Молоко? Пиво? Воду?
— Мне все равно. Что будете вы, то и я.
— Так не пойдет. Выбирайте сами, — проговорила Мэкки, поставив пиво и молоко на стол.
— Лучше молоко. Хорошо? — сказал Гордон.
Закончив делать сэндвичи, он смотрел, как она наливает в стаканы молоко.
— А что еще, кроме майонеза, вы не любите? — спросил он.
— Голубые тени для век, вечеринки, где подают коктейль, не убрав со стола грязные тарелки от барбекю, курильщиков, дымящих за соседним столиком в ресторане, — перечисляла она, ставя стаканы с молоком на стол.
— Как странно, не правда ли? — спросил он, беря салфетку.
— Что странно?
— Да то, что мы сидим с вами за одним столом, разговариваем и едим, будто старые друзья.
— Что вы! Едва ли мы похожи на друзей, — насмешливо проговорила она.
— Ну, тогда — надоевшие друг другу супруги.
— Это уже ближе к истине, — сказала Мэкки.
— Я бы сказал — прямо в точку. Мы с вами эксперты по неудачным бракам и всему, что связано с ними.
— И что же вам известно обо мне и о моем замужестве? — сразу насторожившись, спросила она. Гордон был совершенно прав, но подробности ее четырехлетней семейной жизни с Брюсом не являлись достоянием общественности.
— Ничего, кроме вашей профессии. Скажите, вам действительно пришлось страдать?
«Это была настоящая катастрофа», — подумала она, содрогаясь. Но какое дело Гордону до ее разбитого сердца и опустошенной души, оставшихся после недолгого замужества?
— Да, я действительно была замужем, — подтвердила она, — но мне не хотелось бы говорить об этом.
— Уж раз мы решили провести вместе ночь, то я должен узнать о вас больше, чем ваше имя и то, чем вы занимаетесь.
— Если бы мы действительно решили провести ночь вместе, тогда вы были бы правы, но вы просто переночуете на моем диване. Поэтому проникновенные разговоры здесь ни к чему.
— У вас есть дети? — не отступал он.
— Повторяю, я не хочу говорить о моем прошлом, — упрямо повторила Мэкки.
— Детей, конечно же, нет, — поспешно проговорил Гордон. — Извините, я задал глупый вопрос. Я уже убедился, что у вас нет никакого опыта по уходу за детьми. — Он откинулся на спинку стула. — А братья или сестры у вас есть?
— Видно, до вас плохо доходит, мистер Гэллоуэй! У нас нет необходимости разговаривать по душам или пытаться лучше познакомиться.
— Да, пожалуй, вы правы. Кстати, не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством. Я вижу, что вы устали и едва держитесь на ногах. — Он доел свой сэндвич и допил молоко. — Идите и ложитесь спать, а я вымою посуду и уберу со стола.
Мэкки было абсолютно все равно, что на кухне останется беспорядок, но она была благодарна Гордону, что он заметил, как она устала. Хотя он и не захотел уехать домой, но назойливым его никак не назовешь.
— Ладно, я иду спать, — согласилась Мэкки.
— Извините, — услышала она и остановилась у дверей кухни. — У вас случайно нет лишней зубной щетки?
Мэкки скептически посмотрела на Гордона, будто в его вопросе был какой-то подвох. Подумав, она сказала:
— В шкафчике в ванной комнате для гостей.
Гордон проводил ее взглядом и постарался определить ее отношение к нему. Ясно одно: Мэкки Смит — женщина противоречивая. Что в ней доминирует — адвокат или несчастная разведенка? Трудно сказать. Она реагировала на вопрос о замужестве и о семье так, словно попала в плен к врагу и ее допрашивали с пристрастием. Впрочем, это и есть война: Мэкки и Бет с одной стороны, он и Эшли — с другой. Мэкки ни на минуту не забывала об этом. Он должен быть предельно осмотрительным и не откровенничать с ней, словно ее закадычный друг.
Мэкки проснулась в девять утра и ужаснулась, поняв, что проспала. Быстро одевшись, она торопливо спустилась по лестнице. А вдруг Гордон уехал и взял с собой Эшли? От этой мысли она похолодела.
Вбежав на кухню, она облегченно вздохнула — отец и дочь освоились и мирно завтракали. Эшли сидела на столе и лакомилась бананом, рядом стоял Гордон и, отпивая кофе, уговаривал дочь съесть ложечку овсяных хлопьев.
