Крестэй. Но они не имеют права!
Порталь. Прошу прощения...
Крестэй. Что это изменит?..
Баруа. Дайте сказать Порталю.
Порталь. Это становится серьезным. Правительство старается всеми возможными средствами помешать разбирательству обвинений, выдвинутых Золя. Существует точная статья закона, по которой обвиняемый не может приводить никаких доказательств, выходящих за круг вопросов, указанных в судебной повестке. Другими словами, ограничивая рамки обвинения, выдвинутого против Золя, тем самым произвольно ограничивают рамки судебного разбирательства.
Крестэй. Таким способом смогут свести на нет всю защиту Золя.
Порталь. Безусловно!
Баруа. Чудовищно!.. Они хотят задушить процесс.
Крестэй (возмущенно). Это - происки прокурора.
Порталь. Это закон.
Все подавлены.
Зежер (медленно). А я, я не верю в это. Обвинения, выдвинутые самим Золя, слишком оскорбительны, чтобы их можно было замолчать. Нельзя оставить безнаказанным человека, написавшего и опубликовавшего такое письмо! (Подходит к плакату, где крупными буквами напечатано письмо Золя. Читает.) 'Я обвиняю подполковника дю Пати де Клама в том, что он был дьявольским вдохновителем судебной ошибки!..
... Я обвиняю генерала Мерсье в соучастии!..
... Я обвиняю генерала Бийо28 в том, что он, имея в руках неоспоримые доказательства невиновности Дрейфуса, не дал им законного хода!..
... Я обвиняю генерала де Буадефра!..
... Я обвиняю генерала де Пелье!..
... Гнусное дознание!
... Чудовищно пристрастное дознание!..
Я обвиняю военное ведомство в том, что оно вело... разнузданную кампанию в прессе, чтобы сбить с толку общественное мнение и скрыть свою вину!.. '
Крестэй. И в конце такой вызов:
'... Выступая с этими обвинениями, я отдаю себе отчет в том, что подвергаюсь ответственности по статьям тридцатой и тридцать первой закона... и так далее.
У меня одно стремление, стремление к истине во имя человечества, которое так много страдало и имеет право быть счастливым. Этот горячий протест - крик моей души. Пусть осмелятся привлечь меня к суду присяжных и пусть следствие ведется совершенно открыто.
Я жду!' [Газета 'Орор' 13 января 1898 года. Открытое письмо Эмиля Золя президенту Республики: 'Я обвиняю...' - Прим. автора]
Баруа. И вы полагаете, что какое-нибудь правительство проглотит все это не поморщившись?
Порталь. Во всяком случае, Баруа, хорошо бы, до того как обвинение против Золя будет пересмотрено, публично заявить о том, что готовится подлог.
Зежер. И пусть завтра утром твоя статья разорвется, как бомба!
Баруа. Я сейчас же примусь за нее. Порталь, будьте любезны отыскать мне точный текст закона, о котором вы упомянули.
Порталь. Могу я позвонить в библиотеку Дворца правосудия?
Баруа (открывая дверь). Мадемуазель Юлия!
Порталь. Это для меня, мадемуазель. Соедините, пожалуйста, с номером восемьсот восемьдесят девять - двадцать один.
Баруа (направляясь к письменному столу). Я вас оставляю... Вы будете вечером на бульваре Сен- Мишель?
Несколько голосов. Да.
Баруа. Я принесу свою статью перед тем, как передать ее Роллю. Мы ее вместе просмотрим. До вечера...
Часом позже.
Редакционная комната пуста. Сотрудники ушли.
Служитель, ожидая часа закрытия, подметает пол. Баруа работает у себя в кабинете.
Внезапно дверь отворяется: входит Юлия с бледным испуганным лицом; одновременно в комнату врывается странный гул.
Юлия. Господин Баруа... Бунт... Вы слышите?
Удивленный Баруа идет в комнаты, выходящие на улицу. Открывает окно и вглядывается во мрак.
Неясный шум.
Желтый свет ближнего фонаря ослепляет Баруа. Постепенно его глаза привыкают к темноте: перед ним еще пустынная улица, но вдали, мимо темных домов, течет гудящая черная масса.
Он уже приготовился было выйти на улицу - из любопытства. Шум приближается; слышится пение; отдельные выкрики:
'Дрейфус!.. '
Несколько человек, возглавляющих шествие, уже в каких-нибудь пятидесяти метрах от дома. Баруа различает лица и руки, поднятые над головами:
'Позор 'Сеятелю'! Позор Баруа! Позор!'
Он поспешно отступает.
Баруа. Ставни, быстрее!
Лихорадочно помогает служителю.
Когда они опускают последний ставень, трость, брошенная в окно, осыпает Баруа осколками стекла.
Толпа шумит под окнами, в четырех-пяти метрах от него. Он различает голоса:
'Сеятель'! Продажная шкура! Изменник! Смерть ему!'
Камни, палки разбивают стекла вдребезги, ударяются о ставни.
Он застыл посреди комнаты, прислушиваясь.
'Смерть Золя! Смерть Дрейфусу!'
В полумраке он угадывает присутствие Юлии, которая неподвижно стоит рядом. Он подталкивает ее к кабинету.
Позвоните в комиссариат полиции...
Запасы метательных снарядов, должно быть, иссякли. Крики, сопровождаемые топотом, становятся громче:
'Смерть Люсу! Смерть изменникам! Смерть Баруа! Продажная шкура!'
Баруа. (Очень бледный, служителю.) Заприте дверь на засов и следите за вестибюлем!
Он проходит в свой кабинет, открывает ящик стола, достает револьвер.
Потом присоединяется к служителю.
(С холодной яростью.) Первого, кто посмеет войти, я убью, как собаку!
Звонит телефон.
(У аппарата.) Алло, комиссар? Хорошо... Говорит редактор 'Сеятеля'. Здесь, на Университетской улице, под окнами, бесчинствует толпа. А, уже? Хорошо. Спасибо... Не знаю; тысяча, может быть, полторы...
Шум продолжается: ритмичный грохот подметок о мостовую, дикие вопли; покрывая их, доносятся пронзительные крики:
'Смерть Дрейфусу! Смерть Золя! Смерть изменникам!'
Вдруг эти крики слабеют, потом и вовсе стихают. Слышится неясный шум: можно догадаться, что появились полицейские.
Затем снова раздаются выкрики, но уже отдельные, разрозненные, все менее различимые.
