– Не знаю, – отозвался Джонни, исполненный важности. – Мне кажется, ты еще слишком мал, не дорос до хорьков.
С этими словами он повернулся на бок и вскоре заснул. Однако на следующее утро он старался одеваться так, чтобы стоять спиной к брату и, спускаясь вниз на молитву, очень волновался, опасаясь прочесть презрение на лицах слуг. Однако он понял, что дядя Вилли никому ничего не рассказал. Он испытал величайшее облегчение, и его радость выразилась в том, что он весь день тиранил младших детей. Он громко хвастал храбростью, проявленной им в деле с хорьком, так что восхищение Фанни и мальчиков его доблестью компенсировало стыд, который он испытал от вчерашней унизительной сцены, и, хотя день прошел вполне счастливо и без неприятных происшествий, он, казалось, все время слышал внутренний голос, который шептал ему, что никакой он не храбрец, а просто глупый мальчишка, с которого сняли штаны при всем честном народе, и что когда-нибудь вся эта история станет известна всем окружающим. В тот вечер он с интересом выслушал замечание матери касательно того, что после смерти дедушки библиотека будет принадлежать ему.
– Но ведь сначала ею будет пользоваться тетя Барбара, ведь она самая старшая после дедушки, – возразил он.
Фанни-Розу рассмешила серьезность логических рассуждений сына.
– Возраст не играет здесь никакой роли, – сказала она. – Когда дедушка умрет, Клонмиэр будет принадлежать тебе, и ты сможешь делать все, что тебе угодно, пользоваться всеми комнатами, какими захочешь.
– Значит, я буду хозяином, как теперь дедушка, и все слуги должны будут делать то, что я им велю?
– Конечно, моя радость.
– И я смогу отказать от дома дяде Вилли и натравить на него собак, если он посмеет прийти в дом без моего разрешения?
Фанни-Роза рассмеялась.
– Очень было бы забавно, если бы ты это сделал, – сказала она. – Дядя Вилли бывает иногда таким нудным, все-то ему не нравится. Интересно было бы посмотреть, как он улепетывает от собак.
– Вы его не любите, маменька? – спросил Джонни, набравшись храбрости.
Фанни-Роза ответила не сразу.
– Не то что не люблю, – сказала она, – но мне всегда не нравился его менторский тон. Он слишком много на себя берет, полагаясь на свои дружеские отношения с семьей. В большинстве домов его вообще не стали бы принимать.
– А что, доктора – это плохие люди, они хуже, чем мы?
– Видишь ли, настоящий джентльмен обычно не выбирает профессию доктора. Подходящее занятие для джентльмена – это церковь, армия. А лучше всего вообще не иметь никакой профессии, просто владеть землей и всем остальным имением, что, к примеру, предстоит тебе.
– А что если дедушка через месяц умрет, – сказал Джонни после минутного молчания, – смогу я тогда спустить собак на дядю Вилли?
Эта идея пустила корни в его мозгу, затем прочно в нем утвердилась, и он частенько приставал к матери с вопросами о том, как они будут жить и что делать, когда свершится это великое событие. Джонни казалось, что, когда он станет хозяином Клонмиэра, с него будет смыто позорное пятно, оставленное поркой, воспоминание о которой все еще глодало его сердце. Уж тогда-то никто из прислуги не посмеет над ним смеяться. Он стал приглядываться к деду, стараясь подметить признаки пошатнувшегося здоровья. Иногда за завтраком он с беспокойством спрашивал деда, как тот спал, и Медный Джон, не привыкший к таким знакам внимания со стороны старшего внука, – в новом поколении хорошими манерами обладал Генри, так же как его покойный тезка, – начинал думать, что, может быть, у Джонни проснутся наконец нормальные родственные чувства, и мальчик постепенно сможет стать его товарищем и компаньоном. В эти дни Медный Джон часто чувствовал себя одиноким – оба сына его умерли, его любимица Джейн тоже, а Барбара почти все время болела. Однажды он взял с собой Джонни на рудник, и его забавляло огромное количество вопросов, которые тот задавал, в особенности когда он спросил капитана Николсона, что будет если кто- нибудь столкнет дедушку в шахту, умрет ли он тогда или нет.
– Боюсь, что умрет, мастер Джонни, – ответил маркшейдер, и Медный Джон был очень тронут, когда внук, задумчиво оглянувшись вокруг, сказал, что здесь все время бродят какие-то опасные типы, и хорошо бы дедушке всегда иметь при себе толстую палку.
– Вот когда ты вырастешь, – сказал Медный Джон, когда они возвращались домой, Джонни верхом на своем пони рядом с дедом, – ты будешь ездить со мной на рудник и поможешь мне держать этих людей в строгости. Там вообще всегда много работы.
– Я обязательно буду ездить с вами, дедушка, – с живостью отозвался мальчик. – С удовольствием буду ездить с вами каждый день.
Медный Джон рассмеялся. Ему показалось забавным, что его черноволосый внук начинает проявлять интерес к окружающей жизни.
– Успеешь еще этим заняться, – сказал он, – закончив учебу. Твой дядя Генри учился в Итоне и Оксфорде, прежде чем стал заниматься горным делом.
– Но, дедушка… – начал мальчик, однако сразу же умолк, вспомнив, что вряд ли стоит указывать деду на то, что к тому времени сам он давно уже будет в могиле; он решил сменить тему и вместо этого сказал: – Я надеюсь, что вам не слишком трудно ехать так далеко верхом?
– Конечно нет, я мог бы проехать вдвое дальше, и все равно не устал бы, – ответил Медный Джон, и это, по-видимому, произвело впечатление на мальчугана, потому что он снова задумался. По крайней мере, рассуждал сам с собой Медный Джон, мальчик наконец становится вежливым.
В ту осень Фанни-Роза заказала групповой портрет своего юного семейства. Его повесили на стене в столовой, напротив портрета Джейн. Это была прелестная группа: пятеро детишек в красных бархатных панталончиках играют в саду в Клонмиэре. Маленький Герберт в платьице сидит на земле и радостно улыбается; рядом – Эдвард с веселой мордочкой и кудряшками. Генри более серьезен, а Фанни несколько бледна, зато исполнена достоинства, как и подобает единственной дочери в семье. В центре группы – Джонни с луком и стрелами в руках; волосы у него небрежно растрепаны, на гордом красивом лице –
