— Не могу…
— Но как же быть в таком случае?
— Вы должны отправиться.
— Куда?
— Я не могу назвать вам место.
— Вот как! Но вы строите загадку на загадке.
— Только там, — сказал Мориц, — мне позволили объяснить вам.
— Дорогой мой, — возразил Арман, — позвольте мне задать вам один только вопрос?
— Задавайте.
— Когда я должен ехать с вами?
— Сейчас.
— Вы увезете меня из Парижа?
— Нет.
— И я могу вернуться к себе через несколько часов?
— Я не задержу вас, — ответил Мориц Стефан.
— Хорошо, я следую за вами.
— Наденьте теплое пальто, — сказал Мориц. — Ночи становятся холодными.
— Вы в карете?
— Да, она ждет у подъезда.
Арман надел пальто, взял шляпу и перчатки и спросил, улыбаясь:
— Надо захватить оружие?
— Нет, это лишнее, — ответил Мориц.
Журналист вышел первый, и они оба спустились по лестнице. Карета, которую по всем признакам можно было принять за наемную, ожидала у подъезда. Мориц открыл Дверцу.
— Садитесь, — сказал он и сел рядом с Арманом. Кучер, по-видимому, заранее уже получил приказание, потому что погнал лошадей, даже не спросив, куда ехать. Карета выехала из Шальо, спустилась к набережной, пересекла Сену по мосту Согласия и углубилась в пустынные улицы Сен-Жерменского предместья. Мориц все время молчал.
— Друг мой, — сказал он, — помните вашу любовь к маленькой баронессе де Сент-Люс?
— Да, — ответил Арман. — А что?
— Помните, как каждый вечер, когда она была для вас только белокурой домино, вас ожидала на бульваре карета, и какой-то человек завязывал вам глаза?
— Да.
— Ну, так вот, — продолжал Мориц Стефан, вынимая носовой платок из кармана, — это же самое я хочу сделать и теперь.
— Вы шутите? — проговорил Арман.
— Нисколько, это необходимо.
Мориц произнес последние слова так таинственно, что сын полковника Леона смутился.
— Но куда же вы хотите меня увезти? — спросил он.
— Если бы я имел намерение сказать вам это, то не завязывал бы вам глаза.
— Однако…
— Дорогой мой, — проговорил Мориц, — я взывал к вашей дружбе, но если эта дружба недостаточно сильна, чтобы исполнить то, о чем я прошу, скажите одно слово, и я отвезу вас обратно.
— Вы с ума сошли! — воскликнул Арман. — Но раз вы на этом настаиваете…
— И он протянул свою голову. Мориц крепко завязал ему глаза.
— Теперь, — сказал он ему, — скажите по совести, видите ли вы что-нибудь?
— Нет, — ответил Арман.
— Отлично.
Карета продолжала ехать, и Арман почувствовал, что она много раз поворачивала то влево, то вправо. Мориц молчал. Арман думал о Даме в черной перчатке и тоже не выказывал желания разговаривать.
Это странное путешествие продолжалось около получаса. Наконец карета остановилась.
— Приехали, — сказал Мориц. Он вышел первый.
— Дайте мне руку, — прибавил он, — и обопритесь на меня.
Арман повиновался.
— Хорошо, — продолжал Мориц, — теперь позвольте, я вас поведу.
По перемене воздуха Арман понял, что они вошли в дом или проходили коридором.
— Подымите ногу, мы стоим около лестницы.
Когда Арман поднялся на десять ступенек, он услышал, как отворилась дверь.
— Идите все прямо, — сказал ему его вожатый. Арман почувствовал под ногами толстый ковер и более
теплую атмосферу вокруг себя. Две двери отворились и тотчас же захлопнулись. Мориц остановился.
— Теперь, — проговорил он, — вы можете снять повязку.
Арман сорвал повязку и с удивлением осмотрелся вокруг. Он находился теперь в маленькой гостиной, комфортабельно меблированной. Пол был покрыт ковром, стены обтянуты совершенно новой обивкой, несколько дорогих картин висели по стенам. Между окон стояла этажерка с витыми колонками, уставленная книгами. Посреди комнаты находился круглый столик, заваленный альбомами и газетами. Против камина стояло пианино. Арман был музыкант.
— Где я? — спросил Арман, взглянув на Морица.
— Скоро узнаете, — ответил журналист. Он откинул портьеру и вышел.
Арман, все более и более удивлявшийся, остался один. Прошло четверть часа; никто не являлся. Тогда Арман подбежал к двери, в которую вышел Мориц, но дверь оказалась запертой на ключ. Заметив другую дверь, он попытался отворить и ее, но она была также заперта. Потеряв терпение, молодой человек подошел к окну; окна были заперты на висячие замки.
— Ого, вот как! — пробормотал Арман. — Это уж слишком.
И так как шелковый шнурок сонетки находился справа от зеркала, то он сердито рванул его.
Тогда одна из дверей отворилась, и вошел слуга в ливрее; он почтительно поклонился Арману.
— Барин звал? — спросил он Армана.
— Да, — ответил молодой человек, у которого удивление перешло уже в нетерпение.
— Что прикажете сударь?
— Вот как! Что я тебе прикажу? Лакей поклонился.
— Можешь ты мне сказать, где я?
— Барин у себя.
— У себя?
Лакей снова поклонился. Арман смерил его взглядом с ног до головы.
— Что за глупые шутки, болван! — закричал он.
— Однако, сударь, я сказал правду. Барин у себя. Вот его приемная. Книги, пианино, журналы. Барин не будет скучать, если любит чтение и музыку. Вот спальня барина.
Под напором руки лакея дверь, которую Арман не мог отворить, раскрылась сразу. Молодой человек перешагнул порог, движимый любопытством. Спальня, такая же маленькая, как и приемная, была заново кокетливо меблирована, причем во всем чувствовалась рука женщины.
— Дурак! Скажешь ли ты мне, где я? Не то…
Арман не докончил. В комнату вошло новое лицо. Это был человек лет пятидесяти, с седыми волосами, с продолговатым серьезным лицом, обрамленным густыми рыжими бакенбардами.
По одежде его можно было принять за истого англичанина. Арман узнал его.
— Сударь, — сказал ему вошедший, — позвольте мне ответить вам за слугу: вы у себя или, вернее, у меня…
Арман поклонился.
— Кто же вы? — спросил он.
