— Да, господин, смертельные порошки.
— Ну, так у меня украли несколько зерен одного из этих порошков, причинив этим несчастье.
— Это невозможно! — вскричал слуга, и голос его звучал так искренно, что нельзя было сомневаться в его невиновности.
— Видите, графиня, — проговорил доктор, обращаясь к Баккара.
— О, я не обвиняю его, — ответила она.
Мулат посмотрел на Юнга и сказал ему ласково:
— Послушай, мой друг, припомни все хорошенько.
— Я готов, господин.
— Не приходил ли кто сюда без меня, с месяц назад?
— Никто.
— Не замечал ли ты, что я забыл ключ в замке этого ящика?
— Никогда.
— Уверен ли ты?
— Даю голову на отсечение, — отвечал слуга.
— Не принимал ли я здесь кого-нибудь подозрительного? Не оставлял ли одного?
При этом вопросе индиец вскрикнул.
— Господин, я вспомнил, — сказал он с живостью.
— О чем?
— Сюда приходил мужчина. Он оставался здесь.
— Со мной?
— С вами и без вас, когда вы поспешили оказать помощь лакею, которого сшибла с ног карета.
— Ах, в самом деле! У меня сидел тогда гость. Мы разговаривали, как вдруг отворяется дверь и входят два человека, прося помощи доктора.
— Кто же были они? — спросила графиня с тоской.
— Не знаю. Я пошел с ними, оставив здесь на несколько минут своего гостя. Но случай был несерьезный: какого-то лакея сшибла с ног карета, и он даже не ушибся, а только испугался. Я воротился к гостю. Ящик был заперт.
— Кто же был этот гость?
— О, нет, невозможно! — вскричал доктор. — Это дворянин, человек честный, — словом, маркиз де Шамери.
— Шамери! — воскликнула графиня, — да ведь это шурин виконта д'Асмолля, изящный молодой офицер английской морской службы!
— Да, он самый, графиня.
— О, вы можете подозревать кого угодно, только не его, доктор!
— Ваша правда. А между тем, — пробормотал мулат, припоминая понемногу свой разговор с маркизом де Шамери, — между тем, графиня…
— Что же?
— Я припоминаю, что в то самое время, как меня потребовали, мы с маркизом разговаривали об этом самом яванском яде, который причиняет сумасшествие. Я помню даже, что маркиз, сделав мне множество вопросов о действии этого яда и о времени, какое для этого потребно, изъявил, наконец, желание посмотреть порошок.
— И вы ему показали?
— Пальцем, в ящике.
— Но ведь это какой-то ужасный сон, нелепый и невозможный, милостивый государь! — пробормотала графиня вне себя.
— Ничего нет невозможного, графиня, — ответил доктор серьезным тоном, — и, если верить моим подозрениям…
— Ну, что же? Договаривайте, сударь!
— Если порошок украден, так только маркизом. Если графа отравили, так отравил его маркиз!
Доктор произнес эти слова таким убежденным тоном, что Баккара содрогнулась.
— Впрочем, графиня, — добавил он, — если супруг ваш действительно сошел с ума от той причины, на которую мы думаем…
— О, — перебила его Баккара с живостью. — Скажите мне, что вы вылечите его!
— Вылечу, графиня, клянусь вам, — ответил доктор торжественно.
Баккара радостно вскрикнула и сложила руки, чтобы поблагодарить Бога.
— Графиня, — прибавил доктор, — поезжайте домой и веруйте, во-первых, в Провидение, а затем — в искусство, которым оно наделило меня, чтобы врачевать моих ближних. Я буду иметь честь явиться к вам завтра в полдень, увижу графа, осмотрю его, и, если он в самом деле окажется отравленным, Бог поможет нам отыскать виновника!
— Прощайте, доктор, до завтра, — пробормотала расстроенная графиня и, сев с сестрой в карету, сказала: — Нет! Это невозможно! Я знаю виконта д'Асмолля, это — отличное сердце, рыцарская душа, и все те, кто соединен с ним узами родства, должны быть таковыми же. Шамери не могут быть отравителями!
— О, — проговорила в свою очередь Сериза. — Все это так ужасно, что напоминает мне адскую гениальность сэра Вильямса!
При этом имени графиня содрогнулась. Но вскоре на губах ее показалась улыбка.
— Ты с ума сошла! — сказала графиня. — Сэр Вильямс умер, и поэтому он не может вредить нам.
— Бульвар Бомарше! — крикнула она лакею, захлопнувшему дверцы кареты.
Баккара отвезла сестру, затем воротилась к себе домой.
— Граф еще не ложился? — спросила она, выходя из кареты и увидав свет в окнах гостиной.
— Его сиятельство легли уже два часа назад, — отвечал слуга.
— Стало быть, это доктор.
— Никак нет, это какие-то господин и дама, настоятельно требовавшие сегодня же видеться с вашим сиятельством.
— Как их фамилия? — спросила изумленная Баккара.
— Не знаю-с. Но, кажется, я уже видел этого господина здесь.
— А дама?
— Лицо ее закрыто густой вуалью. Но она высокого роста и, кажется, молодая.
Баккара не дослушала. Она поспешно взошла на крыльцо и затем в гостиную, где ждали ее Роллан де Клэ и Ребекка.
При шуме отворявшейся двери Ребекка, вуаль которой была уже откинута назад, встала, и обе молодые женщины очутились лицом к лицу. Графиня вскрикнула и отшатнулась, как окаменелая, до такой степени поразило ее сходство этой женщины с нею. Но в эту самую минуту
Роллан, которого она прежде не заметила, подошел и смиренно преклонил перед нею колени. Тут графиня поняла все.
— Встаньте, милостивый государь! — сказала она ему. — Встаньте, теперь я все понимаю.
Но Роллан не вставал. Тогда графиня измерила Ребекку высокомерным взглядом.
— Кто вы такая? — спросила она. — Вы, укравшая мое лицо, мой рост, мои приемы, мой голос и даже мое имя? Кто вы такая?
Ребекка выдержала сверкающий взор графини и, выпрямляясь, в свою очередь, нахально посмотрела на нее.
— Вам угодно знать, кто я? — проговорила она.
— Да, угодно, — ответила надменно графиня.
— Я дочь вашего отца, меня зовут Ребекка.
— Сестра моя! — воскликнула Баккара.
В голосе ее звучало столько души и глубокого сострадания, что закаленное сердце Ребекки затрепетало.
— Сестра моя! — повторила Баккара в порыве сострадания. — О! Я теперь понимаю. Да, вы моя сестра. Да, да, я помню, как однажды отец, держа меня за руку, переходил со мной Бастильскую площадь. Мне
