сеньорита.
Концепчьона, казалось, была очень удивлена ее словами.
— Вы ведь живете, — продолжала Баккара, — в доме гренадского архиепископа?..
— Да.
— Этот дом находится за городом — совершенно на берегу моря?
— Да.
— Итак, — продолжала графиня, — завтра в этот же час, то есть после полуночи, приходите на террасу.
— Зачем?
— Пока я могу вам сказать только одно, сеньорита, — заметила Баккара, — что вы замешаны, без ведома вашего, в одну ужасную историю.
— Боже, вы пугаете меня.
— Что делать… прощайте!
Графиня надела маску и вышла из павильона.
— Вы уже оставляете меня?
— Да.
— Но увижу ли я вас сегодня ночью?
— Может быть… но сейчас, — сказала графиня, — не забудьте, что уже около трех часов.
— Что же?
— Человек в маске, одетый арестантом и которого вы видели, обещал возвратиться на бал.
— Но, — произнесла Концепчьона, слегка вздрогнув, — что же есть общего между мною и им?
— Ничего и очень много. Только вы можете сказать ему следующие слова: «Я видела графиню, она позволяет вам рассказать часть вашей истории».
Баккара встала и вышла из павильона. Ребекка последовала за ней. Концепчьона осталась одна. Она находилась как бы в недоумении и села на диване, на котором сидела цыганка.
— Боже! — прошептала она, — что значат все эти тайны? — Прошло несколько минут. Она старалась думать о том, кого любила, но на самом деле не могла сделать этого, — таинственный и симпатичный голос человека, одетого арестантом, так и звучал в ее ушах. Какое-то тайное очарование и вместе с тем любопытство насильно влекли к нему мысли Концепчьоны.
Вдруг молодая девушка услышала легкие шаги и увидела на пороге павильона человека… Это был он.
Теперь на нем уже не было маски, и лицо его произвело на сеньориту глубокое впечатление.
Это был человек лет тридцати с белокурой шелковистой бородой, его голубые глаза были грустны и невольно привлекали и располагали к себе.
— Сеньорита, — сказал он, подходя к молодой девушке и почтительно целуя ее руку, — графиня Артова, которую я только что встретил, сказала мне, что вы здесь и что…— Он не договорил и приостановился.
Концепчьона пригласила его сесть около себя и прибавила:
— Графиня позволяет вам рассказать мне часть вашей истории.
У молодого человека потемнело в глазах — он уже хотел отвечать, как вдруг в саду послышался какой- то шум. В дверь павильона грубо постучали, и она тотчас же отворилась.
На пороге ее показался человек в костюме сторожа галерных каторжников. В руках у него была дубина.
— Эй, номер тридцатый! — крикнул он, обращаясь к молодому человеку, — ты знаешь, что ты должен возвратиться в четыре часа, — теперь уже половина четвертого. Поспеши, молодец, тебе остается еще только полчаса быть маркизом.
Крикнув это, галерный сторож удалился, оставив Концепчьону в сильном страхе.
— Кто этот человек? Что ему надо? Зачем он, наконец, приходил сюда? — вскрикнула она, смотря на своего собеседника.
— Этот человек приходил за мною! — ответил молодой человек кротко и тихо.
— За вами?!
Каторжник не сразу ответил на этот вопрос, он приподнял край своих толстых холстинных панталон и показал изумленной и обезумевшей от испуга Концепчьоне железное кольцо, бывшее у него на ноге. Вслед за этим он проговорил совершенно спокойно: — Сеньорита! Этот человек — мой сторож; я теперь не переодет, и этот костюм — моя настоящая одежда; я — каторжник и потерял мое имя, переменив его на номер, — меня теперь зовут: «номер тридцатый!»
Можно было предположить, что после этого происшествия Концепчьона упадет в обморок, но на самом деле этого не случилось.
Концепчьона не могла даже и допустить того, что он мог быть виновен. Ее мимолетный испуг сменился горячей симпатией.
— Но что же было причиной, что вы сделались жертвой? — вскричала она, протягивая ему руку.
Тогда молодой человек рассказал ей все, что мы уже знаем относительно его жизни, крушения корабля и т. д.
Только он был осторожен и не сказал своего имени. Концепчьона со всей горячностью своей души сжалилась над его положением и предложила ему просить за него королеву, но молодой человек отказался и от этого, сказав ей, что о нем уже хлопочут и что торопливость может только повредить его делу. Ровно в четыре часа дверь павильона снова отворилась.
— Пойдем, номер тридцатый, пойдем! — крикнул грубый голос сторожа. — Скоро уже четыре часа.
Молодой человек встал.
— Прощайте, сеньорита, — сказал он, — благодарю вас за участие.
— Но вы не должны уходить, — начала было молодая девушка.
Но молодой человек перебил ее:
— Так надо, — сказал он. — Только по одной неожиданной милости вы меня видели здесь… Вскоре зазвонит колокол, которым будят каторжников… Прощайте, сеньорита.
Оставшись одна, Концепчьона встала и вышла из сада.
— Все это необъяснимо, — шептала она, проходя по опустелым залам.
Тогда только Концепчьона вспомнила, что она приехала на бал по особенному приказанию королевы и что приехала с дальней своей родственницей донной Жозефой, которую и оставила в начале вечера за картами. Она стала искать ее и пошла сперва в одну залу, потом в другую — но за карточными столами уже давно никого не было.
Продолжая отыскивать донну Жозефу, она вдруг наткнулась на лакея в ливрее кадикского городского управления.
— Цампа! — вскрикнула она с удивлением.
— Донна Концепчьона! — проговорил португалец.
— Как же ты попал сюда?
— Я теперь служу у господина Алькада, — ответил Цампа.
— Но… давно ли?
— Со смерти герцога де Шато-Мальи.
При этом имени Концепчьона снова вздрогнула. В этот вечер она слышала это имя уже два раза, и во второй раз ей говорили одно и то же. Концепчьона вздохнула.
— Так это правда? — сказала она.
— Умер, сеньорита, — и уже два месяца.
Концепчьона посмотрела вокруг себя.
Зала, где они находились, была абсолютно пуста. Молодая девушка опустилась на диван и пристально посмотрела на португальца.
— Итак, герцог де Шато-Мальи умер? — спросила она опять.
— Два месяца тому назад.
— А от чего он умер? Цампа загадочно улыбнулся.
— В журналах и газетах, — проговорил он уклончиво, — писали, что он умер от карбункула…
— Что это за болезнь?
