— Ну, если вы так считаете… — Симон де Берн смущенно поскреб лысину. — Вам, конечно, виднее. Ладно, деньги на бедных я привезу, только тогда уж вы сами объясните ему, как это получилось, — вы к ним поближе… и как-нибудь покуртуазнее, чтобы не обиделся!
— Не бойся, святой поймет тебя, — улыбнулся отец Морель.
— Хороший сегодня день, сынок! — Симон хлопнул Робера по плечу. — Ну-ка, тащи вина, тут грех не выпить!
Робер принес кувшин, и Симон, не дожидаясь, пока подадут кубок, стал пить прямо через край.
— Сир Симон, — не утерпел Робер, — что бы вы сказали, если бы я стал капитаном бригандов?
Глаза Аэлис блеснули любопытством, Морель в страхе перекрестился. Де Берн, опустив кувшин и утираясь рукавом, одобрительно кивнул:
— А что? Неплохое дело! Капитан Реньо де Серволь недавно знатно пограбил Авиньон, самого папу так пуганул, что его святейшество чуть обратно в Рим не удрал…
— Опомнись, Симон! — возмутился кюре. — Как у тебя язык поворачивается произносить нечестивые речи, да еще при молодых людях!
— Что ж тут такого? — изумился старый солдат. — Многие рыцари только этим и живут! Да вы не беспокойтесь. Это ведь только так сказано, к слову. А ты, парень, выкинь из головы свои бредни. Покамест ты никакой не бриганд, а воинский человек — не совсем еще, но вроде того. Ну ничего, с Божьей помощью сделаем из тебя настоящего. А теперь поехали, мадам, не то нам достанется. Кузнец, негодяй, раньше будущей недели не придет — говорит, много работы, не поспеет.
— Конечно, — подхватила Аэлис. — Теперь, после ордонанса, все несут оружие!
— После какого еще ордонанса? — изумился Симон.
— Вы на редкость невежественны, мессир, — высокомерно сказала Аэлис, — я все объясню по пути. До свидания, отец мой. До свидания, Робер, приходи завтра сразу после ранней обедни.
Глава 5
Робер быстро освоился со своим новым положением. Встретили его хорошо, хотя баварские наемники попытались было возроптать — лишний стражник из местных был им как кость в горле, но Симон быстро привел их к повиновению. Своя же солдатня обрадовалась возможности свалить на новенького часть обязанностей, например выставить вместо себя на караул ночью или под проливным дождем. А что касается горничных Аэлис, то те наперебой расхваливали перед госпожой нового стражника. Особенно радовалась молоденькая Катрин, тихая светловолосая девушка, давно уже тайно влюбленная в Робера. В замок она попала года три назад, а раньше жила в деревне и часто помогала отцу Морелю в сборе полезных трав и уходе за больными. Робер шутя называл ее сестричкой и не замечал нежного к себе отношения.
Катрин, впрочем, помалкивала, зато другие не скрывали своих чувств — ни перед Робером, ни друг перед дружкой. Однажды, когда девушки сидели за шитьем под присмотром Аэлис, ее камеристка Жаклин опять завела разговор о новом стражнике:
— Ох, госпожа, до чего же вы это хорошо придумали! Вот увидите, из него такой оруженосец получится… — она восхищенно зажмурилась, — всех еще за пояс заткнет! А до чего на нем все ладно сидит, и лицо у него какое-то особенное, не то чтобы красивое, но такое — глаз не оторвешь! Правда ведь, подружки? — добавила она, обращаясь к остальным.
— Только смотрите, чтобы никаких заигрываний! — строго сказала Аэлис. — Лучше бы не родиться на свет той из вас, кто осмелится строить глазки Роберу или бесстыдно вертеть перед ним задом.
— Иной раз ведь и не удержишься, — хихикнула привыкшая к безнаказанности Жаклин.
— Что ж, попробуй не удержаться! — посоветовала Аэлис угрожающе.
С тех нор как Робер переселился в замок, она часто пребывала в дурном расположении духа. Ей хотелось, чтобы он всегда был при ней, но Симон всерьез взялся за свое намерение — сделать из юноши настоящего солдата. За наружной оборонительной стеной, по ту сторону рва, простирался обширный зеленый луг, на нем старый солдат и гонял своего питомца, обучая его тонкостям воинского дела как в пешем, так и в конном бою. Симон подобрал Роберу хорошего и послушного поводу коня; если вначале их схватки кончались тем, что юноша кувырком летел на землю от удара тупым копьем с обитым войлоком кружком вместо наконечника, то скоро шансы начали выравниваться, и однажды Роберу удалось выбить из седла своего наставника. «Ну, парень, ты меня порадовал, — заявил Симон, поднявшись на ноги, — отличный удар, клянусь зубом святого Петра!» Робер в этот день был счастлив, как никогда. Огорчало его лишь то, что Аэлис не разделяла его восторга.
Девушка была возмущена тем, что слишком уж рьяно предается Робер своим ратным забавам, вместо того чтобы проводить время с нею. А тут еще эти распутницы вьются вокруг, словно осы у горшка с медом!
Сегодня Жаклин заглянула к ней в комнату и спросила, не хочет ли госпожа подняться на стену, что выходит на луг, — там сейчас сир Симон и сир Робер так колошматят друг друга, что смотреть жутко. Они поднялись на алуар[34] наружной стены, Аэлис выглянула в просвет между зубцами: бойцы дрались пеше, в полных доспехах, но у Симона, вооруженного топором, был еще на левой руке небольшой треугольный щит, а у Робера — ничего, кроме громадной двуручной фламберги[35] с волнистым лезвием длиной шесть футов. Лязг стоял такой, словно два кузнеца работали молотками по наковальне, и непонятно было, как оба противника еще живы.
Аэлис, затаив дыхание, следила за поединком, когда Симон, отразив зазвеневшим щитом очередной удар, с поднятым топором бросился на быстро отступившего Робера, она даже зажмурилась от испуга — мало ли что случается в бою! А когда открыла глаза, Симон стоял с растерянным видом, разглядывая оставшийся в руке короткий обрубок топорища, а Робер, воткнув в землю свой меч, длинная рукоять которого еще раскачивалась, снял с головы саладу[36] и рукавом утирал со лба пот.
— Идем, Жаклин! — возмущенно приказала Аэлис. — Когда закончат, скажешь Симону, чтобы пришел ко мне…
Симон не спешил предстать на зов госпожи — пошел, наверное, мыться и переодеваться; Аэлис, дожидаясь его, совсем вышла из себя. Наконец явился — очень довольный, не подозревая о собравшейся грозе.
— Что скажете, мадам? — спросил он с улыбкой, входя в комнату. — Парень меня нынче отделал, выйти с фламбергой против топора — я бы на такое не сразу решился. Клянусь головой святого Дени, из мальца получится рыцарь раньше, чем мы думали…
— Но пока еще он мой оруженосец, мессир Симон, — оборвала его Аэлис, раздувая ноздри. — И я прошу вас об этом не забывать! И не отрывать Робера от его прямых обязанностей!
— Это от каких же таких прямых обязанностей, я что-то не пойму?
— Он мой оруженосец, — повторила Аэлис, — и обязан находиться при мне!
— А, вон вы как понимаете его обязанности. — Симон нахмурился. — Ну уж нет, мадам, сидеть пришитым к вашей юбке парню негоже, не для того он сюда пришел!
— Не смейте мне возражать! — Аэлис топнула ногой.
— Я осмеливаюсь возражать и мессиру вашему отцу. — Симон тоже повысил голос. — А вот вам на меня кричать не годится! И Робера я вам портить не дам, так и знайте. Не для того он пришел в замок, чтобы тереться возле баб да слушать ваши непотребные песенки!
Аэлис уставилась на него изумленно:
— Со всем уважением будь сказано, мессир Симон, вы уже окончательно одурели! Какие еще непотребные песенки?
— Сами знаете какие. Я вчера слышал, как вы с ним ворковали в саду. Скажете, это не вы пели? «Не буди меня, милый, поцелуем так рано! Мне спится так сладко! Я, любимый, не встану!» Голосок-то был ваш, мадам. Тьфу!
— У вас, мессир, грязное воображение, — уничтожающе сказала Аэлис. — Это старинная провансальская альба, и что в ней непристойного?
