Вандомы теперь еще больше озвереют и не успокоятся, пока не отомстят.
— Какое там рыцарское достоинство! — рявкнул Тибо. — Грязные лжецы, вот они кто! — Он обвел своих слушателей воинственным взглядом и вдруг, заметив сгрудившихся позади отряда коров, оглушительно расхохотался. — А это еще что за скелеты! Неужто не могли раздобыть что-нибудь получше? — Узнав, что это было отбитое моранвильское стадо, Тибо преисполнился презрения. — А я-то было подумал, что братец взялся за ум! Эх, Гийом, Гийом!
Эта встреча развеселила всех, и еще долго после того, как оба отряда расстались, солдаты шутили и смеялись, вспоминая подвиги мессира Тибо. Невольно и Робер отвлекся от своих тревожных дум и заметно повеселел. Еще две ночи, один день, и он наконец снова увидит свою любимую. Как она там, думает ли о нем? Тоскует? Завтра будет уже шесть дней, как они не виделись!
Дальнейший путь прошел без происшествий. Коров, вероятно почуявших близость родных лугов, не приходилось подгонять, и, к великой радости Робера, отряд прибыл в Моранвиль раньше, чем думали. Правда, к ужину они не поспели, но час был не поздний, а значит, он еще сегодня увидится с Аэлис. От волнения у него так зашлось сердце, что он почти ничего не видел и не слышал. Исполнял приказания Симона, что-то делал, кому-то отвечал, а сам все время думал о ней, и эти последние минуты, оставшиеся до встречи, тянулись для него еще томительнее прошедших шести дней.
Наконец с делами было покончено. Теперь только поставить Глориана в стойло… Робер поспешил на конюшню и торопливо, путаясь от волнения в поводьях, стал расседлывать вороного. Он заставил себя почистить и напоить коня, засыпал ему овса; ну, кажется, все… Робер почти бегом бросился к замку. Надо еще привести себя в порядок, не может же он показаться ей в таком виде — грязный, пыльный… Из темноты к нему метнулась легкая тень.
— Робер?
Юноша остановился, едва сдерживая досаду и нетерпение:
— Чего тебе, Катрин?
— Робер… погоди, я должна что-то сказать тебе…
Голос девушки дрогнул, и Роберу вдруг стало страшно. «Сон… — пронеслось у него в голове, — дурной сон…» Ночь была светлая, и он хорошо видел лицо девушки. Да, случилось что-то непоправимое, как он и предчувствовал после того проклятого сна…
— Что ты хочешь сказать? — спросил он почти спокойно.
Катрин молча смотрела на него, и Роберу показалось, что в глазах ее блестят слезы. Не выдержав этого молчания, он схватил ее за плечи и грубо тряхнул.
— Ты будешь говорить?! — крикнул он срывающимся голосом. — Где госпожа?!
— Она у себя, но только… — прошептала Катрин. — Ты ведь еще не знаешь, Робер. Она… госпожу выдают замуж через два дня…
Темная громада донжона покачнулась и стала падать. Как сквозь сон, долетал до Робера торопливый умоляющий голос Катрин:
— Робер… я должна была это сказать… тебе лучше было узнать от меня, ведь правда же, лучше?
Но Робер уже пришел в себя и, отвернувшись, быстро пошел назад. Катрин бросилась за ним:
— Куда ты, Робер… куда ты собрался?
Робер молча шел вперед, словно ее и не было вовсе. Но, подойдя к дверям конюшни, вдруг обернулся:
— За кого выходит госпожа? Кто он?
— Это мессир Франсуа… — тихо ответила Катрин.
Он ожидал услышать именно это имя и все же, услышав, почувствовал такую боль, что в глазах у него снова все помутилось, и он бессильно прислонился к дверному косяку.
И тогда Катрин охватила ярость.
— Постыдился бы, Робер! Как не совестно! — крикнула она, задыхаясь от жалости и негодования. — Посмотри на себя, дрожишь, как девчонка! А госпожа даже не помнит о тебе… целые дни милуется со своим Франсуа! Она любит только его, понимаешь? Его любит! А ты был ей нужен как игрушка, неужели ты сам не… — Катрин вдруг осеклась и, закрыв лицо руками, горько заплакала.
Робер все так же молча смотрел на нее. Но когда девушка, отняв руки от лица, сделала к нему робкий шаг, он с такой ненавистью толкнул ее, что она едва не упала.
— Убирайся прочь! И моли Бога, чтоб я никогда больше не услышал имя госпожи на твоих лживых губах!
Он отвернулся и, не обращая внимания на ее слезы и попытки что-то объяснить, скрылся в теплом мраке конюшни.
Он пробыл там немного, каких-нибудь полчаса, не больше, но за эти полчаса все обдумал. Да, теперь он знал, что делать, и был почти спокоен. Ведь от его выдержки зависела теперь не только его судьба, но и судьба его любимой.
Робер ни минуты не сомневался, что все сказанное о любви Аэлис к итальянцу — ложь. Не может не быть ложью! Ведь всего за день до его отъезда Аэлис сама говорила ему, что любит только его и что никто другой ей не нужен! Не могла же разлюбить за одну неделю? Да нет, тут все очень просто. Ее выдают насильно, выдают ради проклятых денег этого банкира! Но вот тут они просчитались, уже завтра ничего не останется от их подлых сделок…
Прежде всего — увидеть ее, обо всем договориться. Хотя нет, остановил себя Робер. Сперва он должен хоть что-то подготовить, а уж потом говорить с ней. Ведь может случиться, что будет дорога каждая минута.
Робер снова тщательно оседлал коня, затем, стараясь ни с кем не встретиться, пробрался к себе в комнату, собрал вещи и, так же незаметно вернувшись на конюшню, приторочил сумку. Теперь останется лишь оседлать лошадь Аэлис; делать это заранее опасно — любой конюх обратит на это внимание. Еще, чего доброго, попрётся к сенешалю — с чего бы это, мол, госпожа собралась в дорогу? Нет-нет, с этим успеется… Он с досадой ударил кулаком о ладонь, вспомнив кошель с рутьерским золотом. Эх, как пригодился бы! Денег теперь им понадобится много, но об этом и думать нечего. Узнай Симон о его намерении умыкнуть дочь господина, да он сам расправился бы с ним, даже не сказав ничего барону. Для Симона нет ничего страшнее, чем нарушение вассальной присяги. Ладно, обойдемся! На первое время трех золотых хватит, а там он найдет способ заработать. На худой конец, всегда можно тряхнуть какого-нибудь припозднившегося на пустынной дороге купца…
Выйдя на воздух, Робер остановился и глубоко вздохнул. Ну что ж, теперь самое главное…
Он не спеша направился к замку и уже открыто, не таясь, прошел к себе в комнату. Умылся, старательно почистил платье и только после этого пошел отыскивать Жаклин. Увидев его, девушка смутилась, но Робер беззаботно улыбнулся:
— Ну что, Жаклин, будем плясать на свадьбе?
Девушка недоверчиво покосилась на него, но тут же успокоилась и кокетливо вздохнула:
— Ах, любезный Робер, по мне, так зачем дожидаться свадьбы? А еще охотнее я сплясала бы с тобой в постели, да боюсь, Катрин глаза мне выцарапает…
— От этого и я бы не отказался, — хмыкнул Робер. — Но раз ты такая трусиха, ничего не поделаешь — нет так нет! Госпожа у себя?
— Да, но только придется тебе обождать, там мессир Франсуа.
Он и сам не понимал, как хватило сил продолжать игру.
— Ясное дело, — сказал он, подмигнув. — Ждать я, пожалуй, сейчас не стану, а лучше ты окажи мне услугу: скажешь потом госпоже, что я прошу ее прийти на башню, когда сменится стража. Уж к тому-то времени, полагаю, мессир Франсуа от неё уйдет?
— На башню? — удивленно переспросила Жаклин. — А на какую?
— Госпожа знает. Только не забудь, ладно?
Жаклин заверила, что не забудет, и заранее потребовала в награду поцелуй. Они еще немного поболтали, обмениваясь шутками, смысла которых Робер почти не понимал, потом он ушел к себе. Видно, за это время в его комнате побывала Катрин — на столе был оставлен холодный ужин и кувшин вина. Он с отвращением посмотрел на еду, но, подумав, присел к столу и заставил себя поесть. Сегодня могут
