В двадцать лет Кортес становится таким образом первой фигурой в истории покорения Эспаньолы, которое заняло около года. После бесчинств Овандо война Кортеса производит иное впечатление. Он умел вести за собой в бой солдат и следовал собственной тактике. Он охотно вел переговоры, использовал давление и убеждение, чтобы не прибегать к насилию. В этих фактах проявилась самобытность Кортеса. До его приезда умиротворение было сколь безжалостным, столь и безрезультатным. Под командованием Эскивеля войска Овандо вели тяжелые бои, а индейцы стояли на грани уничтожения. Когда на смену ему пришел Кортес, испанцы перестали нести большие потери, и одновременно исчезли упоминания о массовой резне туземного населения. Кортес выработал свой стиль, и о нем заговорили. Овандо благоволил ему.
Проведя год в военных походах, Кортес объявился в индейском городе Асуа, занимавшем господствующее положение над хорошо защищенным рейдом на южном побережье острова к западу от Санто-Доминго. По дошедшим до нас текстам выходит, что он числился там
Также он мог напомнить о своих военных заслугах, и по вполне понятной логике военных орденов претендовать на энкомьенду. Кортес получил землю в провинции Дайяго с repartiemiento индейцев в придачу.[56] Он мог быть одним из первых, кто пытался вырастить на острове сахарный тростник, вывезенный с Канарских островов. Но у Кортеса не лежала душа к сельскому хозяйству, и очень скоро, войдя во вкус политической игры, он возвратился в Санто-Доминго, где вошел в ближний круг Овандо. По одной его резиденции можно понять, насколько он был вовлечен в борьбу за власть. С 1507 года он занимает угловой дом на пересечении двух улиц, с которых началась планировка города. Точно на том месте, где воткнули разметочный угольник, как раз прямо напротив дворца Овандо, с которого весь порт лежит как на ладони. Двухэтажный дом Кортеса, выполненный в средневековом стиле, был одним из первых в Новом Свете.[57] Толщина стен доходила до полуметра, окна, имевшиеся только на втором этаже, служили бойницами; возле углового окна по образцу средневековых замков сделана каменная скамеечка, с которой можно следить за улицей, не будучи замеченным. Фасад дома лишен каких-либо украшений: ни герба, ни другого знака могущества, ни замысловатой перемычки над дверью; ничего, кроме сурового очарования голого камня в самом стратегически значимом месте Санто-Доминго. Как будто хотели показать, что само место уже должно говорить о силе его владельца.
Не исключено, что Кортесу наскучила жизнь на острове. Сохранилось множество свидетельств о нем как о заядлом картежнике. Это наводит на мысли, что у него было много свободного времени. Он также продолжал любовные похождения, которые его занимали постоянно. «Мне говорили, – сообщает Диас дель Кастильо, – что в дни своей молодости на Эспаньоле он пользовался успехом у женщин. Из-за них он должен был неоднократно драться на дуэлях с храбрыми и ловкими бретерами; в поединках он всегда выходил победителем. Но у него остался след от удара шпагой возле нижней губы, и если посмотреть внимательно, этот шрам хорошо виден даже под бородой».[58] Женщинами, о которых идет речь, могли быть только индианки, поскольку в то время в Санто-Доминго испанок можно было пересчитать по пальцам. Кортес с первых дней пребывания на острове жил с индианками; он ценил женскую красоту, при этом выдвигал высокие требования к общественному положению подруги, поэтому можно предположить, что его интересовали лишь дочери местных касиков.
Процесс исчезновения индейцев становился необратимым. Женщины отказывались рожать и делали аборты, случаев массового самоубийства было не сосчитать. Золото несло гибель. Лишившись земель и даже богов, индейцы не желали жить под испанским игом. Перед колонистами встала проблема рабочей силы. В 1503 году Овандо добивается от королевы Изабеллы права обращать в рабство караибов с Малых Антильских островов. Под именами каниба (откуда и каннибализм), кариба, калина, кариби, галиби или караибы эта этническая группа осела на Малых Антильских островах, откуда совершала набеги на земли тайнос. Караибы возвращались с пленниками, которых откармливали в течение года, прежде чем принести их в жертву богам и съесть. Караибов можно было отлавливать на законном основании как невосприимчивых к слову Христову. Овандо предпринял несколько рейдов на Мартинику (Мартинино), а потом переключился на Лукайи, которые были расположены намного ближе. Фиговый листок борьбы с каннибалами на этот раз уже не мог прикрыть эти пиратские операции, поскольку на Лукайях жили те же мирные тайнос. Но Овандо подобные детали не смущали, и он на все закрывал глаза.
Не все дни были радужными, но Кортес с этим примирился. Ему достался билет в первую ложу маленького театра колониальной жизни, к тому же он сам участвовал во многих постановках. Он нашел здесь свое место. Практически он жил как у себя дома. В то время половина из той тысячи или полутора тысяч испанских переселенцев были его земляками-эстремадурцами, из которых немалое число доводилось ему родственниками или приятелями. По крайней мере со всеми он был знаком лично. Эрнан мог даже поболтать с уроженцами Медельина, например юристом Хуаном Гутиерресом Альтамирано, регидором Санто-Доминго Хуаном Москера, Гонсало Coca или Хуаном де Рохасом.[59] Он понимал, что путь к богатству лежит через власть. Биографы Кортеса ничего не говорят об источниках его благосостояния в Санто-Доминго, но известно, что золото он доставал не на приисках. Эрнану не так повезло, как будущему ямайскому губернатору Франсиско де Гарай, который нашел на берегах Озамы в 1502 году золотой самородок весом в одиннадцать килограммов. Кортес не владел золотоносным участком, а поскольку сельским хозяйством он также не занимался, средства к существованию ему могла приносить только служба в государственном аппарате. А теперь вспомним, что за период с 1503 года, когда в Севилье завели первые книги Учетной палаты –
Пока Кортес жил в колониях, на Иберийском полуострове произошли большие перемены. 26 ноября 1504 года, после года мучений от болезни скончалась королева Изабелла Католичка. Престолонаследование происходило хаотично. Из пяти детей королевы двое старших умерли, не оставив потомства. В порядке очередности корона перешла дочери Хуане, жене Филиппа Габсбурга, сына австрийского императора Максимилиана. Хуану, страдавшую слабоумием, провозгласили королевой, но король Фердинанд добился от кортесов признания его регентом. Филипп Красивый, твердо решивший править, не пошел на сделку, и королевская чета выехала из Фландрии в Испанию в начале 1506 года. Когда Хуана Безумная и Филипп Красивый прибыли во дворец, Фердинанд уже успел жениться на толстой племяннице французского короля Людовика XI Жермене де Фуа. Фердинанд, достойный ученик Макиавелли, казалось было, уступил дочери, отдал регентство Филиппу и уехал в Италию. Но 25 сентября 1506 года Филипп Красивый неожиданно умирает в Бургосе от яда. От такого удара состояние Хуаны ухудшилось, и отец запер ее во дворце в Тордесильясе. В июле 1507 года возвратившийся на родину Фердинанд был признан регентом и снова взял управление Кастильским королевством в свои руки.
