энергии, и его уверенность передавалась окружающим.
У подножия дерева Кортес снова стал лидером. В его распоряжении осталась кучка утомленных и растерянных солдат и множество раненых. Тласкальтеки, понесшие тяжелые потери, сомневались в целесообразности союза с побежденными. Начинался новый день – первый день июля, – и ацтеки скоро должны были возобновить атаки, мобилизовав все города на берегу озера. Они знали, что испанцы разгромлены и их осталось только добить. Даже бог игры не поставил бы крошечного хлопчатобумажного лоскута на победу Кортеса. Но конкистадор не впал в уныние. Поговорив с каждым солдатом, он снова поднял дух своих людей. Марина договорилась с тласкальтеками. В боевом порядке, скрепленный общим стремлением выжить, отряд Кортеса поднялся к северу и закрепился на вершине холма недалеко от Ацкапотцалько, где впоследствии испанцы воздвигнут храм Божьей Матери Спасительницы. Индейцы отоми, населявшие окрестности, снабжали испанцев провизией. Но ацтеки и здесь не дали конкистадорам покоя. Чтобы избежать осады, Кортес приказал около полуночи оставить лагерь. Солдаты не спали уже трое суток. Этому скитанию не было видно конца. Эрнан взял на себя командование арьергардом, более всего подверженным риску нападения. Он принял решение идти на Тласкалу, и он дошел до Тласкалы, но каждый шаг пришлось пройти с боем. Кортес сражался под Тепотцотланом, в Тцомпанко и Халтокане. Испанцев мучил голод, и когда в битве при Теотигуаканом была убита лошадь, она была съедена солдатами без остатка. «От нее не осталось и клочка шкуры», – написал Кортес в своем отчете.[124] Некоторые даже дошли до подражания тласкальтекам, поедавшим тела убитых врагов.
Ацтеки оправились от пережитого потрясения. Они провозгласили новым тлатоани Куитлагуака, и, поскольку любое восхождение на трон должно было сопровождаться войной, новый правитель решил перехватить испанцев на дороге в Тласкалу у города Отумба, соседствующего с Теотигуаканом, к северу- востоку от Теночтитлана. 7 июля Кортес располагал всего двумя сотнями испанцев и двумя тысячами тласкальтеков, способных дать бой. Из двадцати лошадей лишь немногие могли пуститься в галоп. Войска ацтеков вел киуакоатль – вице-император. Сам Куитлакуак не пожелал подвергать риску свою жизнь. Для Кортеса, находящегося на грани истощения, с раненой левой рукой и открытой раной на виске, этот бой был последним шансом. Все, кому довелось пережить эти дни, вспоминали об этой энергии отчаяния, оживлявшей лагерь испанцев наперекор логике и при полном отсутствии каких-либо шансов на спасение. И когда исход боя, казалось, уже был предрешен, Кортес с пятью или шестью оставшимися всадниками пробили копьями брешь в рядах индейцев и прорвались к самому киуакоатлю, который издалека с возвышенности осуществлял командование войсками. Испанцам удалось захватить его штандарт и регалии и даже сорвать с вождя головной убор из драгоценных перьев. Отступая перед яростно наседавшим противником, киуакоатль утратил присутствие духа и бежал. Его эскорт в страхе дал сигнал к общему отступлению. Как по мановению волшебной палочки сто тысяч воинов в один миг очистили поле битвы.[125]
Вот она, долгожданная Тласкала. Поймали судьбу за хвост. Тласкальтеки, еще несколько дней назад подумывавшие о расторжении союза с Кортесом, устроили выжившим триумфальную встречу при вступлении в город. Осыпанные ласками и почестями испанцы перевязывали раны. Кортес мог порадоваться, что Веракрус устоял. Тотонаки не изменили дружбе, и теперь в Мексике было только два противостоящих лагеря, всего только два – ацтеков и всех остальных племен, одним из которых были испанцы.
Восстание
Кастилия была в огне и крови. Повстанцы избрали местом сбора Тордесильяс, потому что там находилась Хуана, «королева-владетельница» Кастилии. Они попытались привлечь ее к своему делу – низложить Карла V и вернуть престол Хуане, ее матери. Но королева из страха или сознавая собственную недееспособность отказалась подписать хартию.
Конфликт обрел свои очертания с избранием Карла императором. Как только государь узнал о своей победе, он решил отбыть в Германию за императорской короной. Родригес де Фонсека организовал отплытие из Ла-Коруньи. Но казначеи империи были обеспокоены развитием ситуации. Казна была пуста, и долги, сделанные ради подкупа избирателей, могли привести в отчаяние самого закоренелого оптимиста. Карл V нашел решение. Он поднял налоги, и вся Кастилия должна была платить. Не желая откладывать свой отъезд, король решил выиграть время, созвав кортесы в непосредственной близости от порта – в Сантьяго-де-Компостела. Первый просчет: император собирал депутатов Кастилии в периферийной Галисии, политически слабо связанной с Кастилией и к тому же не представленной в кортесах!
Открытие кортесов 31 марта 1520 года прошло весьма шумно. Великий канцлер Гаттинара, уроженец Пьемонта, председательствовавший на заседаниях, не мог справиться с собранием. Нарушения регламента следовали за нарушениями. Под обстрел критики попал сам император, ничего не понимавший в дебатах. На упрек в том, что он раздает высокие посты и престижные должности иностранцам, он пообещал тех натурализовать! Король явно не понимал чаяний своего народа. Заседания были прерваны, затем снова возобновлены с 25 апреля. После туманных обещаний Карл V вырвал у депутатов согласие на чудовищные налоги, призванные покрыть расходы на его безумную избирательную кампанию, и 20 мая отбыл в Германию, передав Испанию в руки своего исповедника фламандца Адриена Утрехтского.
Вспышка возмущения не заставила себя ждать. Депутаты, проголосовавшие за налог, пережили тяжелые моменты. Началось восстание. Водворяя порядок, войска Карла V открыли огонь в Медине-дель- Кампо. Возмущение испанцев дошло до предела. В сентябре вожди восстания встретились в Тордесильясе. Здесь были представлены тринадцать городов: Сеговия и Толедо, где зародилось движение; Вальядолид, фактическая столица, восставшая 29 августа и изгнавшая из своих стен непопулярного регента-фламандца; Бургос, Авила, Сория, Леон, Самора, Topo, Куэнка, Гвадалахара, Мадрид и конечно же Саламанка.
Крупный университетский город сыграл немалую роль в том брожении, охватившем Кастилию с самого прибытия Карла из Гента. Там группа интеллектуалов, руководимая францисканскими, доминиканскими и августинскими монахами, взялась разработать политическую доктрину, особенностью которой было сочетание революционного с традиционным. Избрание на трон Кастилии короля-чужестранца – к тому же вечно отсутствующего – некоторым образом лишило монархию ее законности и обоснованности: этот абстрактный король, не реальный и не испанский, уже сам по себе доказывал, что без него можно обойтись. Группа из Саламанки предлагала Испании политическую структуру, которая была подсказана итальянской моделью: города-республики управляются самостоятельно, оставаясь внутри единой общностью, представленной королем, который не имеет реальной власти, но становится символом единства страны и ее испанского духа. Законность правил организации этих городов-государств происходила из обычных муниципальных уложений –
«Король есть наш наемник» – так без обиняков выразились кастильские депутаты на кортесах в Вальядолиде еще за два года до описываемых событий. Повстанцы из Тордесилтяса,
