являлся представителем какой-либо низшей расы, над ним производилась экзекуция. Иные руководители этих айнзатцкоманд производили отбор по принципу интеллекта военнопленных. Другие руководители таких айнзатцкоманд тоже имели свои принципы отбора. Обычно это были очень своеобразные принципы»225.
Иными словами, кроме комиссаров и коммунистов айнзатцгруппы расстреливали в лагерях кого попало. Расстреливались евреи — потому что еврей и комиссар, по сути дела, синонимы. Долгое время расстреливались все мусульмане — поскольку обрезание неоспоримо свидетельствовало о принадлежности к еврейской нации. Уничтожались люди с высшим образованием; в конце концов, это было совершенно возмутительным, что какие-то русско-еврейские недочеловеки имеют образование. Уничтожались офицеры: во-первых, потому что советский офицер, по сути дела, тот же комиссар, а во-вторых, эти вырожденцы наотрез отказываются сотрудничать.
…Когда в лагере под украинским городком Александрия офицер абвера потребовал от пленного старшего лейтенанта данные о советских частях, сдерживавших натиск немецких войск у Днепра, тот ответил: «Большевики Родиной не торгуют, и никаких сведений от меня не добьетесь». Как можно было стерпеть такую наглость от недочеловека? Перед тем как застрелить, лейтенанту отрезали нос, выкололи глаза и на спине вырезали звезду226.
Под Владимиром-Волынским к расстрелу приговорили семерых высших офицеров РККА. Они не шли на сотрудничество и даже пытались бежать; их участь была ясна. Расстрельная команда стояла в ожидании; штатный фотограф приготовился снимать экзекуцию. На стоявших у стены советских офицеров было страшно смотреть. «Раненые, жутко избитые, они стояли, поддерживая друг друга, — вспоминал один из очевидцев событий. — Унтер пытался завязать им глаза, но они срывали черные повязки. Тогда им было приказано повернуться лицом к стене, но опять ничего не вышло. Офицер крикнул солдатам: „На колени их!“ Но, цепляясь за стену, они поднимались опять и опять. И тогда присутствовавший генерал почти крикнул в лицо унтеру: „Я хотел бы, чтобы так встречали смерть наши солдаты“. И пошел к выходу вместе с другими офицерами»227.
Подлежащих ликвидации было так много, что сотрудники айнзатцгрупп и охрана лагерей не справлялись; к экзекуциям привлекали солдат из дислоцировавшихся поблизости частей. Те с огромным удовольствием принимали участие в убийствах.
Для немецких солдат, стоявших в украинском Вознесенске, убийства военнопленных превратились в праздничное развлечение. Каждое воскресенье по местному радио объявляли: «Немецкие солдаты! Желающих принять участие в экзекуции русских военнопленных просим прибыть в лагерь к 12.00». «Пленных выстраивают в коробочку, окружают полицейскими, военной охраной с овчарками, и начинается избиение, а их там около десяти тысяч ни в чем не повинных людей, — с ужасом вспоминали местные жители. — Вой стоял жуткий»228.
Вот типичные показания одного из палачей, обер-ефрейтора Ле-Курта:
«До пленения меня войсками Красной Армии… служил я в 1-й самокатной роте 2-го авиапехотного полка 4-й авиапехотной дивизии при комендатуре аэродромного обслуживания „E 33/XI“ лаборантом. Кроме фотоснимков я выполнял и другие работы в свободное время, то есть я вместе с солдатами занимался в свободное от работы время ради своего интереса расстрелом бойцов Красной Армии и мирных граждан. Мной делались отметки в отдельной книге, сколько я расстрелял военнопленных и мирных граждан…
Германское командование всячески поощряло расстрелы и убийства советских граждан. За хорошую работу и службу в немецкой армии… мне досрочно, 1 ноября 1941 г., присвоили звание обер-ефрейтора, которое мне должны были присвоить 1 ноября 1942 г., наградили „Восточной медалью“»229.
Как видим, работа карателей не только позволяла развлечься убийством недочеловеков, но и хорошо оплачивалась. Благодаря этому недостатка в добровольцах не было; особенно легко было вербовать палачей среди тыловиков. Впрочем, максимум, на что они могли рассчитывать, — это внеочередное звание и «Восточная медаль». Кадровые каратели получали гораздо больше. 14 ноября 1941 года инспектор концлагерей обратился к комендантам лагерей с просьбой «по возможности быстро сообщить обо всех членах СС, участвовавших в экзекуциях, для награждения их крестом заслуг II класса с мечами». Подобное намерение вызвало недоумение даже у некоторых комендантов лагерей: давать боевые награды за работу палача! Однако вскоре отличившихся палачей стали награждать не только боевыми наградами, но и предоставлением отпуска и поездкой домой за государственный счет230. Большая роскошь по военным временам!
Не всех подлежащих экзекуции пленных уничтожали на пересыльных пунктах; некоторых вывозили в Рейх. Там, в стационарных концлагерях на них испытывались новые методы массового уничтожения.
Первые триста советских военнопленных прибыли в гигантский и уже пользовавшийся недоброй славой концлагерь Освенцим в июле сорок первого. Большинство этих пленных были одеты в кожаные куртки, и поэтому узники Освенцима приняли их за комиссаров. Однако комиссары Красной Армии давно уже не ходили в кожанках, их носили офицеры-танкисты. Это были те, кто в жестокой встречной битве под Луцком, Бродами и Дубно затормозил наступление танковых частей фон Клейста231.
Танкисты стали первыми советскими военнопленными, уничтоженными в Освенциме; вскоре, однако, поступили новые партии. Осенью сорок первого именно на пленных солдатах и офицерах Красной Армии впервые была опробована технология убийства при помощи газа «Циклон-Б», впоследствии доведенная до настоящего совершенства232.
Уничтожение советских недочеловеков шло полным ходом. В августе 1941 года в концлагерь Заксенхаузен неподалеку от Берлина прибыл генерал войск СС Теодор Эйке, командир дивизии «Мертвая голова» и главный инспектор концлагерей. Дивизия «Мертвая голова» воевала на Востоке, где уже прославилась своей жестокостью. Эйке провел совещание, в котором участвовало лагерное начальство. Никто не знал, о чем шла речь на этом совещании, однако когда через несколько дней в Заксенхаузен прибыл первый транспорт с советскими военнопленными, начальник лагеря приказал роттенфюреру Густаву Зорге не вносить новоприбывших в списки узников. «Мне было дано указание уничтожить этих людей, — рассказывал Зорге. — Все советские военнопленные, поступившие в лагерь с августа по октябрь 1941 г. … были уничтожены и сожжены в специально построенном бараке вблизи крематория на территории промышленного двора»233.
Это были первые опыты, оказавшиеся удачными. «С тех пор и до конца войны, — пишет историк Кристин Штрайт, — не прекращалась отправка „нетерпимых“ военнопленных в концлагеря для уничтожения. В Дахау их расстреливали на стрельбище, в Заксенхаузене и Бухенвальде убивали в затылок с помощью специальных замаскированных устройств…»234
Сколь масштабны были мероприятия по уничтожению советских пленных, стало ясно лишь летом 1942 года, когда около одного из филиалов Освенцима просела земля громадной братской могилы. Трупный запах был так силен, что выдержать его не могли даже овчарки лагерной охраны. И тогда руководство лагеря приняло решение: место захоронения раскопать, останки уничтожить. «Стало ясно, — вспоминал один из заключенных, — в могилах останки советских военнопленных. Это было потрясающее известие. Кто они? Может, те товарищи, которых привезли в лагерь до нас и которых травили газом в подвалах блока № 11. Ведь в крематории их не сжигали. Сапоги, пуговицы. Ремни, пилотки, фляги, котелки бесспорно подтверждали их принадлежность к военнослужащим советской армии…»235 Много дней уничтожали нацисты эти захоронения; дым от гигантских костров перекрывал небо. Узникам, работавшим на могилах, давали водку, но все равно люди сходили с ума. Тогда их пристреливали и приводили новых…
