за преданную службу. А в бомбах, которыми он усыпал лагерь - задаток в шесть тысяч золотых цехинов. Он просил отвлечь Исмаила требованием денег, пока присланная пашой лодка не заберет ночью одного из них, чтобы паша сообщил ему подробности своего плана. Под конец он предлагал зажечь три костра, если они согласны на его предложения.
Условный сигнал вскоре был подан. Али прислал свою барку, куда и уселся калогер, духовный вождь сулиотов. Монах заранее облекся во власяницу и сразу стал читать покаянные молитвы, словно шел на верную смерть. Но Али оказал ему самый милостивый прием, заверил в своем раскаянии, в добрых намерениях, в уважении к греческим вождям, и передал бумагу, взяв которую калогер так и задрожал. Это была депеша, написанная Халетом-эфенди, сераскиром[46] Исмаила. Приказ этот, перехваченный Али, повелевал уничтожить всех христиан, способных носить оружие. Дети мужского пола, гласило послание, будут подвергнуты обрезанию и оставлены под охраной, чтобы впоследствии составить из них легионы по европейскому образцу. Затем объяснялось, как следовало истребить сулиотов, арматлов, греков с материка и островитян Архипелага. Видя, как подействовало на монаха это послание, Али поспешил сделать ему наивыгоднейшие предложения, заверяя, что истинная цель его - вернуть Греции политическую независимость, а от сулиотов требуется самая малость - отдать ему в заложники нескольких княжеских детей. Затем паша приказал принести монаху плащ и оружие, и калогер поспешил откланяться, пока ночная тьма благоприятствовала его благополучному возвращению.
На следующий день, когда Али отдыхал, положив голову на колени Василики, ему сообщили, что враг пошел на укрепления, воздвигнутые среди развалин Янины. Аванпосты уже пали и яростный натиск осаждающих сметает все преграды. Али тут же приказал готовиться к вылазке, которую возглавит он лично. Главный конюший привел знаменитого арабского скакуна Дервиша; главный ловчий подал ружья и пистолеты, славившиеся по всему Эпиру, где шкипетары воспевали их в песнях. Их было несколько: огромное ружье версальского завода, присланное некогда покорителем пирамид[47] Джезару, паше Сен-Жан-д'Акра, который забавлялся тем, что приказывал заживо замуровывать людей в стены своего дворца, чтобы слышать их стоны во время чувственных утех; затем карабин, подаренный в 1806 году паше Янины от имени Наполеона; затем боевой мушкетон короля Карла XII и наконец вызывающая священный трепет сабля Керим-Гирея[48]. Осажденные испустили боевой клич, встреченный воем осаждающих. Али остановился на возвышении, орлиным взором окидывая окрестности и стараясь разглядеть неприятельских вождей. Тщетно взывал он к Пашо-бею, предлагая ему честный поединок. И тогда, увидав, что полковник султанской артиллерии Гассан-Стамбул выскочил за линию батарей, Али велел принести Джезарово ружье и уложил его наповал. Тут ему подали наполеоновский карабин - пуля настигла Кехримана, бея Спонгианского, которого некогда сам же Али назначил пашой Лепанта. По меткости выстрелов турки поняли, кто стреляет, и осыпали пашу градом пуль, но, казалось, и пули его не брали. Едва рассеялся дым, взору Али предстал Каштан, паша города Крума, который некогда оказал Али-паше гостеприимство. Али смертельно ранил его в грудь. Каштан пронзительно вскрикнул, и лошадь его, испугавшись, смяла ряды солдат. Так одного за другим Али перебил множество офицеров. Каждый его выстрел разил насмерть, окружающим он виделся ангелом-мстителем, и в конце концов, охваченное паникой турецкое войско врассыпную кинулось на свои позиции.
Тем временем сулиоты, пытаясь добиться возвращения на родину законным путем, направили депутацию к Исмаилу, дабы заверить его в полной своей покорности, но сераскир принял посланцев с нескрываемым презрением, и они решились наконец перейти на сторону Али. Тревожась, однако, о судьбе заложников, они просили сатрапа доверить им жизнь внука его, Гуссейн-паши. После долгих отговорок и проволочек Али согласился, и союз был заключен. Сулиоты получили полмиллиона пиастров и сто пятьдесят тюков боеприпасов. Гуссейн-паша был выдан им в заложники. Поздно ночью они покинули султанский лагерь, а Маркос Боцарис[49], оставшись там с тремя сотнями воинов, повалил палисад, выбрался со своим отрядом на гору Пакторас и стал дожидаться рассвета, чтобы открыто объявить о своем выходе из османской армии. При первых лучах зари он велел дать залп из мушкетов под боевой клич племени сулиотов. Несколько турок, стоявших в дозоре, были зарезаны, остальные обратились в бегство. Раздался крик: 'К оружию!', и стяг с крестом взвился над станом неверных.
Всюду явились предвестники всеобщего восстания; настало время чудес, видений, народных волнений, и магометане воочию убедились: их владычеству над Грецией пришел конец. Али-паша немало способствовал этому брожению умов: по всей стране его шпионы разжигали пламя возмущения. Исмаил- пашу сместили с должности сераскира, а командующим вместо него назначили Хуршид-пашу. Услышав об этом, Али тут же отправил к Хуршиду эмиссара с заверениями в самых дружественных чувствах. Исмаил, опасаясь и не доверяя сражавшимся в его стане шкипетарам, потребовал от них заложников. Шкипетары вознегодовали, а Али, прознавший об их недовольстве, письменно предложил им вновь стать под его знамена, соблазняя их самыми заманчивыми посулами. Оскорбленные воины с готовностью откликнулись на его предложения; к нему явился Алексей Нонца, служивший некогда генералом в войске Али. Покинув пашу и перейдя на службу к Исмаилу, он теперь тайно переметнулся к прежнему хозяину и был его шпионом в султанской армии. При виде его Али тут же принялся ломать комедию, стараясь отмести подозрения в кровосмесительной связи со своей снохой Зубейдой, так как это обвинение, на которое он не мог более отвечать вялыми отговорками, с тех пор, как сам Вели объявил об осквернении своего брачного ложа, могло лишь повредить ему во мнении воина. Едва посланец вступил в Озерный замок, как Али устремился навстречу и бросился на шею. При офицерах и солдатах гарнизона он лепетал ласковые слова, называл сыном, любезным Алексеем, величал законным наследником наравне с Салех-пашой. Разразившись рыданьями, призывая в свидетели небеса, Али клялся самыми страшными клятвами, что Мухтар и Вели, от которых он готов отречься из-за их трусости, были плодами прелюбодеяния Эмине. И затем, не убоявшись оскорбить гробницу той, которая так его любила, повлек удивленного подобным приемом Нонцу вглубь каземата. Там, призвав Василики, он представил ей Алексея как нежно любимого сына, которого ему из ложных соображений пришлось удалить от себя: мать его была христианкой, и мальчика воспитывали в христианской вере.
Рассеяв таким образом сомнения воинов, Али возобновил свои тайные демарши. Сулиоты сообщили ему, что султан не скупится на обещания, предлагая им вернуться к нему на службу, и принялись уламывать старого пашу вернуть им киафскую цитадель, возвышавшуюся над их родным Сули, которую Али оставил за собой. Он дал им знать, что утром 26 января намеревается напасть на лагерь Пашо-бея, и предложил принять участие в битве. Им предстояло совершить диверсию: спустившись ночью в янинскую долину, занять указанную пашой позицию. Али сообщил им также пароль - 'флури' (цветок) и в случае удачи сулил исполнить все их желания.
Письмо Али было перехвачено и попало в руки Исмаила, у которого тут же родился замысел - поймать врага в его собственные силки. Как только настала условленная ночь, он поднял крупный отряд, которым командовал Омер Брионес, получивший недавно титул паши. Полученная им инструкция гласила: обогнув западный склон горы Патитор, продвинуться до села Бесдун и, простояв там часть ночи, вернуться по восточному склону так, чтобы часовые, расставленные дозором на вражеских сторожевых башнях, при свете звезд приняли турецкое войско за сулиотов и доложили Али-паше, что союзники его прибыли на заставу Святого Николая, о которой говорилось в письме Али. И вот оба смертельных врага - Исмаил и Али-паша,- улеглись спать, лелея надежды уничтожить соперника.
На рассвете загрохотали пушки Озерного замка и Летарицы, возвещая начало вылазки осажденных. Вскоре шкипетары паши, впереди которых шли французские, итальянские и швейцарские наемники, бросились под пули турок и взяли первый редут, обороняемый Ибрагим-агой Стамболом. Они нашли там шесть пушек, которые солдаты султана, несмотря на панику, успели заклепать. Эта неудача с артиллерийскими орудиями, которые осаждавшие рассчитывали повернуть против укреплений неприятеля, вынудила их пойти на второй редут, который оборонял сам командир бомбардиров. Азиатские отряды Балтаджи-паши кинулись на подмогу артиллеристам. Их вел верховный имам армии, скакавший на богато изукрашенном муле, выкрикивая проклятия муфтия нечестивому Али, его сторонникам, его крепостям, даже пушкам, которые, казалось, он хотел заклясть ритуальными словами анафемы. Шкипетары магометанской веры, которых немало было в войске Али, отведя глаза от имама, принялись плевать через левое плечо, чтобы уберечься от злых чар. Они уже готовы были поддаться суеверному ужасу, когда некий француз прицелился в имама и подстрелил его под радостные крики солдат. Увидев такое, мусульмане Балтаджи- паши вообразили, что сам Иблис - дьявол во плоти сражается против них, и бросились к лагерным
