– Когда вам будет угодно.
– Она будет говорить в присутствии Мотриля?
– В присутствии Мотриля, сеньор.
– И расскажет во всех подробностях о своей любви?
– Она даже признается в том, чего стыдится женщина.
– Мария! – вскричал дон Педро, внезапно охваченный страшным гневом. – Что вы сказали, Мария?!
– Правду, как всегда, – спокойно ответила она.
– Аисса обесчещена?
– Аисса, которую хотят посадить к вам на трон и уложить в вашу постель, обручена с сеньором де Молеоном теми узами, которые теперь может разорвать только Бог, ибо это узы свершившегося брака…
– Мария! Мария! – кричал король, пьяный от ярости.
– Я должна была сделать вам это последнее признание… Это я по просьбе Аиссы провела француза в комнату, где Мотриль держал ее взаперти, это я, защищая их любовь, должна была соединить их на земле Франции.
– Ну, берегись, Мотриль! Все наказания слишком малы, все пытки слишком слабы, чтобы заставить тебя расплатиться за это подлое преступление! Приведите ко мне Аиссу, сеньора, прошу вас.
– Государь, я немедленно иду к ней… Но, умоляю вас, подумайте о том, что я выдала тайну девушки, служа интересам и чести моего короля… Не лучше ли будет, если вы удовлетворитесь моим рассказом, неужели вы не можете поверить мне без этого доказательства, которое отнимает честь у несчастного ребенка?
– Ага! Вы боитесь, вы обманываете меня!
– Я не боюсь, государь, я хочу лишь заслужить немного вашего доверия. Ведь точно так же мы получим через несколько дней доказательство без шума, без скандала, который погубит девушку.
– Я хочу получить это доказательство сию же минуту и требую его от вас, иначе я не поверю вашим обвинениям.
– Я повинуюсь, господин мой, – мучительно страдая, ответила Мария.
– Я жду вас с большим нетерпением, сеньора.
– Ваша воля будет исполнена, государь.
– Если вы сказали правду, донья Мария, то завтра в Испании не останется ни одного мавра: они все станут изгнанниками и беглецами.
– Значит, завтра, сеньор, вы станете великим королем, а я, несчастная беглянка, бедная покинутая женщина, буду благодарить Бога за высочайшее счастье, которое он даровал мне в этом мире, – за уверенность в вашем благополучии.
– Сеньора, вы побледнели, вы еле держитесь на ногах, не желаете ли, чтобы я позвал…
– Не надо никого звать, государь, прошу вас… Я пойду к себе… Я попросила принести вина, приготовила прохладительное питье, которое ждет меня на столе… У меня жар, но когда я утолю жажду, мне станет лучше, поэтому не беспокойтесь обо мне, прошу вас. Но я клянусь вам, – вдруг воскликнула Мария, быстро идя в сторону соседней комнаты, – клянусь, что там кто-то есть! На этот раз я слышала чьи-то шаги, я не ошиблась…
Дон Педро и Мария, схватив факелы, бросились в комнату: она была пуста, ничто не обнаруживало, что в ней кто-то был.
Только портьера перед наружной дверью, которую Хафиз показал Мотрилю, дрожала.
– Никого! – удивилась Мария. – Но я ясно слышала.
– Я вам говорил, что здесь никого быть не может… О Мотриль, Мотриль! Как страшно я отомщу тебе за предательство. Так значит, сеньора, вы вернетесь?
– Я только предупрежу Аиссу и вернусь через потайной ход.
Донья Мария попрощалась с королем; охваченный лихорадочным нетерпением, он почти не чувствовал в душе признательности к той, которую он в прошлом любил.
А ведь донья Мария была женщиной красивой и страстной, такой женщиной, которую, увидев однажды, забыть нельзя было.
Гордая и смелая, она внушала уважение, когда боролась за свою любовь. Не раз этот король-деспот дрожал, видя ее в гневе, но гораздо чаще его пресыщенное сердце трепетало в ожидании прихода любовницы. Поэтому, когда она ушла, объяснившись с ним, у него возникло желание побежать следом за ней с мольбой:
– Мне не нужна Аисса, мне ни к чему мелкие подлости, что творятся под покровом ночи. Вы единственная, кого я люблю, только вы можете утолить мою страстную жажду любви.
Но донья Мария закрыла за собой железную дверь, и король лишь мог услышать, как, задевая стены, прошелестело ее платье, а под ногами захрустели сухие ветки.
VII. Перстень Марии и кинжал Аиссы
Когда донье Марии почудилось, будто в соседней комнате кто-то ходит, Мотриль всего лишь едва коснулся ногой пола. Он снимал сандалии, чтобы поближе подойти к ковровой портьере и услышать, что замышляется против него. Раскрытие тайны Аиссы внушило ему опасения и страх. Он не сомневался, что донья Мария его ненавидит; он был уверен, что она попытается погубить его, хуля его политику и раскрывая
