— Так хорошо? — спросила Матильда у барона.
— Да, — ответил вне себя от гнева барон, — лучше и быть не может. И Дьедонне весьма повезло, что у него такая жена, как вы.
— А, каково! — наивно произнес Дьедонне. — Я ведь вам говорил, что это настоящее сокровище.
Барон удалился, сказав, что отправляется за новостями.
Матильда отослала свое письмо в Тюильри.
Девятнадцатого, в девять часов утра, в Париже узнали, что Наполеон семнадцатого вошел в Оксерр и продолжает свой марш на столицу.
В одиннадцать король, отвергнувший план герцога де Рагуза, вызвал маршала и объявил ему:
— Я уезжаю в полдень; отдайте соответствующие приказы штату моих офицеров.
Герцог де Рагуз сделал необходимые распоряжения.
В полдень шевалье де ля Гравери доложили о приходе адъютанта маршала.
Он передал ответ маршала, адресованный непосредственно мадам де ля Гравери, о том, что король, помня о серьезной травме, которая вынуждает господина де ля Гравери оставаться дома, и зная его преданность идее монархии, дает ему позволение остаться дома, прекрасно сознавая при этом, что если он не видит его рядом с собой в столь критический момент, то в этом повинна его рана, которую шевалье получил у него на службе.
— Хорошо, сударь, — ответила Матильда адъютанту, — передайте маршалу, что через час господин де ля Гравери будет во дворце.
Дьедонне широко раскрыл глаза.
Адъютант, в восторге перед этой героиней, восхищенно приветствовал ее и удалился.
Матильда передала письмо Дьедонне.
— Но мне кажется, что король отпустил меня, — сказал тот.
— Да, — заметила Матильда. — Но это услуга такого сорта, которую дворянин не должен принимать; вам следует сопровождать короля в его изгнании до тех пор, пока он не покинет пределы Франции. Вероятно, вам придется привязать себя к лошади, если потребуется.
Господин де ля Гравери был высокого чувства долга.
— Вы правы, Матильда, — сказал он.
Затем, тем же тоном, каким, вероятно, эту же команду отдавал Цезарь, он произнес:
— Мое седло и мою походную лошадь!
Час спустя шевалье де ля Гравери был в Тюильри.
В полночь король выехал.
Прибыв в Ипр, король увидел шевалье и узнал его; он был третьим человеком, оставшимся с королем.
Король приказал принести три креста ордена Святого Людовика и самолично прикрепил их на мундиры этих трех верных ему офицеров.
Затем он отослал их во Францию, заявив, что надеется вскоре вновь там с ними увидеться.
Шевалье проделал около ста лье верхом на лошади, с него этого было более чем достаточно; он продал свою лошадь за полцены, сел в дилижанс и вернулся в Париж.
Невозможно выразить словами, каким величественным жестом он показал свой крест Святого Людовика Матильде.
Матильда вся сияла.
Дьедонне справился о брате.
Тот, наконец-то, уехал семнадцатого.
Однако он уехал в Бельгию, не желая оставаться в Париже, будучи скомпрометирован своими воинственными настроениями, которые он так неосторожно всем демонстрировал.
Глава VIII,
В КОТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ЛЯ ГРАВЕРИ ЗАВОДИТ НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА
События, последовавшие за возвращением с острова Эльба, известны.
Дьедонне, вернувшись к себе домой на Университетскую улицу, повесил крест Святого Людовика над изголовьем кровати своей жены в память о том, что этой наградой он обязан ей.
Сто дней не причинили ему ни малейшего волнения.
Дьедонне был самым счастливым человеком из всех живущих на земле.
Он был кавалером ордена Святого Людовика и не был больше мушкетером.
Настала пора второй Реставрации; барон вернулся вслед за Бурбонами и вновь вселился в свой дом на улице Варенн.
Однако он не зашел навестить брата. Он расценивал как огромную несправедливость то, что Дьедонне был награжден, а он нет.
В результате шевалье де ля Гравери, лишившись посредника, обратился со своей просьбой прямо к королю.
Он добился того, что поменял свою шпагу мушкетера на палочку церемониймейстера; обмен, доставивший ему огромную радость, так как эта новая должность, совершенно гражданская и абсолютно мирная, гораздо лучше соответствовала его склонностям, чем прежняя.
Но случилось так, что, раз разделавшись со своей амуницией, шевалье, по какой-то аномалии, довольно часто встречающейся у людей его темперамента, стал жадно искать общества тех, кто носил военную форму.
Он, казалось, поставил себе задачей доказать целому свету, что и его голову некогда украшал этот благословенный плюмаж, доставлявший ему столько неудобств в ту пору, когда он имел право его носить.
Вот почему, когда он по долгу службы присутствовал на обеде в Тюильри, он предпочитал располагаться среди офицеров военной свиты и общался с ними на дружеской ноге.
Однажды он познакомился там с капитаном конных гренадеров, который в
