— Матильда! Матильда! — невнятно пробормотал он. — Почему вы спрашиваете о Матильде?
— Куда она ушла?… Она ведь только что была здесь.
Если бы Дьедонне в эту минуту посмотрел бы на честное, открытое лицо своего друга, он мог бы подумать, что тот сейчас, в свою очередь, упадет без чувств, так он был бледен.
— Друг мой, — сказал Думесниль, — ты бредишь, никогда твоя жена не приходила сюда.
Дьедонне посмотрел на Думесниля блестящими от горячки глазами.
— А я тебе говорю, что она была только что здесь и вся в слезах стояла на коленях, целуя мне руки.
Капитан сделал усилие, чтобы солгать.
— Ты сошел с ума! Мадам де ля Гравери, без сомнения, находится сейчас у себя, ничего не подозревая о случившемся, и поэтому ей совершенно незачем было появляться здесь.
Шевалье издал тяжкий стон, и его голова упала на подушку.
— И все же я мог бы поклясться, что она была здесь всего несколько мгновений назад и, рыдая, просила прощения; что она… что она звала тебя.
Нечто подобное молнии пронзило мозг несчастного Он выпрямился, почти угрожая.
— Как вас зовут? — спросил он у своего друга.
— Но ты же это хорошо знаешь, если только горячка не отняла у тебя память.
— Нет, скажите, как ваше имя?
Капитан понял.
— Луи, — ответил он, — разве ты не помнишь?
— Да, это правда, — сказал Дьедонне. В самом деле, это было единственное имя, под которым он знал капитана, звавшегося Луи-Шарль Думесниль.
Потом ему пришло в голову, что, тревожась о судьбе мужа, его жена по крайней мере должна была бы прийти и справиться о нем.
— Но если ее здесь не было и нет, — с горечью пробормотал он, — то где же она?
И прибавил так тихо, что Думесниль с большим трудом смог что-то расслышать:
— Конечно же, у господина де Понфарси.
Это предположение вновь пробудило его гнев.
— А! Знаешь, Думесниль, я должен его убить или пусть он убьет меня!
— Он не убьет тебя, а уж ты его и подавно, — глухо ответил капитан.
— Это почему же?
— Потому что он убит.
— Убит? Как же это?
— Непринужденным ударом шпаги, нанесенным из четвертой позиции прямо в грудь.
— А кто его убил?
— Я.
— Вы, Думесниль? И по какому праву?
— Я должен был уберечь тебя от верной смерти, мой бедный большой ребенок; твой брат, возможно, наденет траур по случаю того, что ты остался в живых, но тем хуже для него!
— И ты вызвал его, несчастный, сказав, что дерешься вместо меня, потому что Матильда мне изменила?
— Нет, успокойся; я дрался с господином де Понфарси, потому что он пил неразбавленный абсент, а я не выношу людей с такой ужасной привычкой.
Шевалье обеими руками обнял капитана за шею и, порывисто поцеловав, прошептал:
— Определенно, мне все привиделось.
Но тот, у кого это восклицание вызвало новые угрызения совести, нежно высвободился из объятий шевалье, отошел от него и в полном молчании сел в углу комнаты.
— О! Матильда! Матильда! — шептал про себя шевалье.
Глава X,
В КОТОРОЙ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПУТЕШЕСТВИЯ ЗАКАЛЯЮТ ХАРАКТЕР ЮНОШЕЙ
Было решено, что шевалье останется у Думесниля до тех пор, пока не поправится.
Признаться, капитан принял это решение, не посоветовавшись ни с кем, кроме самого себя.
Он положил раненого на свою постель, а сам устроился на канапе. Для человека, проделавшего почти все военные кампании времен Империи, это был не такой уж утомительный бивак.
Шевалье ни на минуту не сомкнул глаз: всю ночь он ворочался в постели, сдерживая рыдания, но отчаянно вздыхая.
На следующий день Думесниль попробовал его отвлечь: он заговорил с ним об удовольствиях, об учении, о новых привязанностях; но шевалье де ля Гравери, отвечая ему, всякий раз неизменно возвращался к Матильде и к своему отчаянию.
Думесниль здраво рассудил, что одно лишь время может исцелить Дьедонне от тоски и уныния, а чтобы больной мог перенести эти страдания, ему необходимо отправиться в путешествие, как только его состояние это позволит.
Полностью подчинив свою жизнь данному им обещанию, капитан, чей возраст с некоторого времени уже позволял ему выйти в отставку, предпринял необходимые шаги, чтобы оставить службу и уладить вопрос с пенсией.
Перелом был довольно простым, и выздоровление шло без осложнений, поэтому через шесть недель, когда его друг вновь начал ходить, Думесниль попросил шевалье де ля Гравери отправиться вместе с ним в Гавр, где, по его словам, у капитана было какое-то дело.
По приезде туда, поскольку Дьедонне впервые видел море, Думесниль настоял на том, чтобы они посетили пакетбот; шевалье безропотно последовал за ним; но, как только они поднялись на борт, капитан объявил ему, что для них были заранее заказаны места на этом пакетботе я что завтра в шесть утра они отплывают в Америку.
Шевалье с изумлением выслушал его, но ни слова не возразил против этого плана.
В Париже в тот день, когда его друг, возможно, не без умысла оставил его одного, шевалье тайно наведался на Университетскую улицу, чтобы, вне всякого сомнения, увидеться с мадам де ля Гравери, а может быть, и простить ее.
Консьержка ответила ему, что на следующий день после того, как сам он не вернулся домой, мадам де ля Гравери уехала и никому не известно, что с ней стало.
Все усилия шевалье де ля Гравери отыскать ее убежище привели лишь к тому, что он утвердился в мысли, что она покинула Францию.
