выгоду, которую мог извлечь из этого события.
Де ля Гравери благодарно приласкал собаку и сделал Марианне знак следовать за собой.
Но он повел ее не дальше прихожей.
Там он остановился и суровым голосом проговорил:
— Марианна, я вам плачу триста франков жалованья, вы обкрадываете меня на шестьсот…
Марианна попыталась перебить шевалье, но тот оборвал ее решительным жестом.
— Вы крадете у меня еще шестьсот франков, на которые я закрываю глаза, что делает ваше место самым доходным в городе; кроме того, лишь я один в состоянии выносить ваш несносный характер. Вы заслуживаете быть с позором изгнанной, но я вас не прогоню.
Марианна хотела перебить своего хозяина, чтобы выразить ему свою благодарность.
— Подождите! Моя снисходительность выставляет свои условия.
Марианна кивнула в знак того, что готова принять самые унизительные условия, которые ее хозяину заблагорассудится назначить.
— Вот, — торжественно продолжал шевалье, — вот собака, которую я нашел; по причинам, о которых я вовсе не обязан вам сообщать, мне желательно, чтобы она оставалась в моем доме, и более того, я хочу, чтобы она была счастлива у меня, и если в результате вашей невоздержанной болтовни от меня потребуют вернуть этого спаниеля, если ненависть, которую вы к нему питаете, приведет к его болезни и, наконец, если, воспользовавшись вашей преднамеренной небрежностью, она убежит, даю вам слово, что вы будете немедленно уволены. А теперь, Марианна, вы можете, если вам этого хочется, пойти к вашему кирасиру; я сам был солдатом, — сказал шевалье, расправляя плечи, — и не испытываю предубеждений к военным.
Марианна просто сгорала от стыда, что ее застали на месте преступления, а в словах шевалье звучала такая твердость и решимость, что она без единого возражения повернулась и пошла к себе на кухню.
Шевалье же был в восторге от этого происшествия; оно вместе с другими его уловками, казалось, гарантировало ему безмятежное обладание спаниелем.
И он не ошибся.
С этого дня для Дьедонне и для его четвероногого друга началась полная блаженства жизнь; спокойное существование не сделало шевалье ни безразличным, ни равнодушным к чарам и прелестям животного; напротив, с каждым днем он все больше привязывался к своей отвоеванной находке, стоившей ему столько трудов и усилий; каждый день он открывал в Блэке такие изумительные качества, что порой мысли о вечном переселении душ вновь приходили ему на ум; тогда он не мог удержаться, и во взгляде его, адресованном Блэку, сквозило умиление. Он говорил с ним о прошлом, главным образом останавливаясь на тех эпизодах, в которых принимал участие Думесниль. Иногда, блуждая среди этих воспоминаний, как в заколдованном лесу, он забывался до такой степени, что кричал, как капитан кричит ветерану:
— Ты помнишь?
И если в этот момент собака поднимала свою умную голову и смотрела на него своими выразительными глазами, то шевалье чувствовал, как постепенно последние оставшиеся сомнения, подобно сухим листьям, падающим с дерева, улетучиваются из его рассудка. И те несколько часов, в течение которых длился обычно этот приступ мономании, он не мог удержаться и относился к Блэку с той почтительной признательностью, которую когда-то выказывал своему другу.
Так продолжалось целых шесть месяцев.
Конечно, спаниель, если только он не был самой разборчивой и привередливой собакой на свете, должен был считать себя самым удачливым и счастливым из всех четвероногих; однако, и это случалось довольно часто, спаниель выглядел грустным, встревоженным и озабоченным, чем шевалье был весьма обеспокоен; спаниель созерцал стены и разглядывал двери с печалью, которая бросалась в глаза, и, казалось, с помощью всех этих знаков хотел дать понять шевалье, что ни прошедшее время, ни хорошее обхождение не заставят его забыть свою хозяйку; и эта упорная привязанность, выходившая за рамки той старой любви, которую Думесниль должен был питать лишь к нему одному, всего ощутимее лишала шевалье этой утешительной надежды, что между Блэком и его другом существует некая взаимосвязь.
Однажды вечером — а дело было весной, и уже стемнело — де ля Гравери брился, намереваясь нанести несколько визитов.
Накануне и весь этот день Блэк казался более беспокойным, чем обычно.
Вдруг шевалье услышал пронзительные вопли, раздававшиеся на лестнице, и среди этих криков он различил слова, произнесенные Марианной с отчаянием в голосе:
— Сударь! Сударь! На помощь! Помогите! Ваша собака убегает!
Де ля Гравери отбросил бритву, вытер наполовину выбритое лицо, натянул на себя первое, что ему попалось под руку из одежды, и буквально через минуту он был уже на первом этаже.
На пороге двери он увидел Марианну, с откровенным и неподдельным ужасом смотревшую вслед спаниелю, который, удирая со всех ног, быстро скрылся в конце улицы.
— Сударь, — с жалобным видом сказала служанка, — клянусь вам, что это не я оставила дверь открытой, это почтальон.
— Я предупредил вас, Марианна, — ответил шевалье вне себя от ярости. — Вы больше не служите у меня, собирайте ваши вещи и незамедлительно оставьте этот дом.
Затем, не дожидаясь ответа безутешной кухарки, не подумав, что его голова ничем не покрыта, а на ногах всего лишь домашние тапочки, шевалье бросился в погоню за животным.
Глава XXII
КУДА БЛЭК ПРИВЕЛ ШЕВАЛЬЕ
Шевалье знал приблизительно, какое направление ему следует избрать, дабы не потерять ни минуты на поиски пути.
Не раздумывая, он бросился вперед и шел так быстро, что, обогнув собор, в ста шагах от себя увидел Блэка, бежавшего в направлении улицы Старого осла, и окликнул его, но Блэк, явно понимая, что его преследуют, свернул на улицу Менял, и де ля Гравери вновь заметил его лишь около предместья Грапп, где, как он знал, жила прежняя хозяйка спаниеля, хотя номер ее дома и был ему неизвестен.
Правда, в этом месте шевалье был так близко от собаки, что на мгновение у него появилась надежда, что он ее вот-вот схватит.
Либо спаниель вовсе не рассчитывал окончательно скрыться от взора шевалье, либо собака не так хорошо, как буржуа города Шартра, была знакома с этим хитросплетением улиц, в котором Блэк, казалось, запутался, но только де ля Гравери вновь увидел, его, задыхающегося, но, однако, еще сохранившего достаточно сил, чтобы убежать от шевалье.
В самом деле, в тот момент, когда последний протянул руку, желая схватить Блэка за великолепный ошейник, сделанный для него по его заказу, спаниель отпрыгнул в сторону и бросился в аллею, ведущую к третьему дому слева в этом предместье.
Эта аллея была узкой, сырой, грязной и темной.
И тем не менее шевалье, не колеблясь, последовал туда вслед за своим неблагодарным пансионером.
