Корнелия Дюпле.
Когда казнили Люсиль, все сказали себе: «О, это уж чересчур!»
И вот доказательство того, что я была права, мой дорогой Жак. Я уже говорила тебе, что г-же де Кондорсе принадлежит маленький бельевой магазин с мастерской над ним; он находится недалеко от дома, где живет Робеспьер; г-жа де Кондорсе услышала на улице громкий шум, подошла к окну и увидела, что перед домом столяра Дюпле собралась большая толпа.
Вот что случилось. Молодая девушка, роялистка, дочь владельца писчебумажного магазина в Сите, трижды приходила и просила свидания с Робеспьером.
На третий раз ее настойчивость вызвала подозрения у мадемуазель Корнелии, та кликнула рабочих, и они схватили девушку.
В корзинке у нее лежали два маленьких ножика.
Когда ее спросили, зачем она так настойчиво добивалась свидания с Робеспьером, она не ответила ничего, кроме того, что ей просто хотелось посмотреть, что такое тиран.
Ее препроводили в тюрьму Ла Форс, где уже сидит целая группа людей, которых обвиняют в том, что они хотели убить Робеспьера.
Вечером в Клубе якобинцев Лежандр и Руслен, плача от страха, потребовали, чтобы Робеспьеру дали телохранителей.
Таким образом, когда чья-то звезда закатилась — а звезда этого человека положительно закатилась, — друзья и враги объединяются, чтобы погубить его.
Бедняжка Рено — его противница; она называет его тираном и хочет убить. Руслен и Лежандр — его друзья; они также объявляют его тираном, требуя для него телохранителей.
Я всю ночь не спала и все думала, что, раз уж я решила умереть, не лучше ли попытаться извлечь из моей смерти какую-то пользу.
Говорят, скоро должно состояться большое торжество, праздник Верховного Существа, во время которого Робеспьер будет символизировать сам себя как искупителя мира.
Этому человеку мало быть властелином, он хочет быть Богом.
Я размышляла о том, не подать ли мне великий пример, убив его во время его триумфа.
Но только если надо подать этот великий пример, то почему этого не делает сам Бог?
Раз такой человек существует, значит, Бог это дозволяет. Раз Бог дозволяет его существование, значит, он служит его целям.
Быть может, он живет как орудие Божьей кары?
Нет, ведь тогда он карал бы лишь дурных людей; нет, ведь тогда он щадил бы женщин и детей.
Быть может, он живет благодаря забывчивости или снисходительности?
Но пристало ли человеку исправлять ошибки Бога?
Нет, мой любимый, я не Иаиль, не Юдифь, не Шарлотта Корде. Я предпочитаю предстать перед неведомым существом, которое ждет меня за гранью жизни, с не запятнанными кровью руками.
С меня хватит того, что я буду повинна в своей собственной смерти.
Его пресловутый праздник состоялся. Никогда еще столько цветов не усыпали путь, по которому в свой праздник некогда проходил Господь. Говорят, что царство крови кончилось, что на смену ему приходит царство милосердия. Робеспьер совершил богослужение как верховный жрец Верховного Существа.
Гильотина исчезла с площади Революции?
Да, но, как исчезает солнце, чтобы завтра снова взойти, она, как солнце, зашла на западе и взошла на востоке.
Отныне казни будут происходить в Сент-Антуанском предместье — вот какую пользу принес Парижу праздник Верховного Существа.
Повозки со смертниками не будут больше следовать по Новому Мосту, по улице Руль и по улице Сент- Оноре.
Робеспьер хочет приговаривать к смерти, но он не хочет, чтобы приговоренные, когда их везут на казнь, кричали, проезжая мимо дома столяра Дюпле, как Дантон:
— Я потяну тебя за собой, Робеспьер! Робеспьер, ты пойдешь за мной! Однако ему готовят славный подарок.
Пятьдесят четыре человека в один день, из них семь или восемь красивых женщин, две или три совсем молоденькие.
Если бы процесс состоялся чуть позже, у меня была бы надежда войти в их число.
Что ни день, то рассказывают ужасные вещи, от которых народный гнев закипает, как лава вулкана.
Вот что произошло вчера в Плесси.
Один осужденный по имени Ослен — печально известное имя, — когда за ним пришли, чтобы везти на казнь, не имея другого оружия, всадил себе в сердце гвоздь.
Его схватили и потащили. Он толкал и толкал в себя гвоздь, но ему никак не удавалось покончить с собой. Тюремщикам стало жаль его, и они потащили его назад со словами:
— Он мертв.
Подручные палача тянули его вперед со словами:
— Он жив!
Они оказались сильнее. Ослена бросили в повозку смертников и, пустив лошадей рысью, успели гильотинировать его живым.
Не находишь ли ты, мой дорогой, что подобные вещи позорят свет Божий и стыдно жить после того, как их увидел?
У меня большое желание бросить два или три луидора, которые у меня еще остались, в Сену, чтобы скорее покончить счеты с жизнью.
Дабы свыкнуться с мыслью о смерти, я хочу поговорить немного о кладбище.
Ты помнишь, дорогой, эту прекрасную сцену в «Гамлете», когда могильщики шутят и один спрашивает у другого, кто прочнее всех строит, а видя, что его собеседник затрудняется ответить, говорит ему:
— Дурень! Это могильщик; дома, которые он строит, простоят до Судного дня.
Ну что ж, мой друг, в наше время, когда не осталось ничего прочного, могила стала столь же непрочной, как и все остальное.
Смерть женщин вызвала большое сострадание, которое после смерти Люсиль исторгло из уст народа вопль: «Это уж чересчур!»
Так вот, это сострадание угасло.
Да и как могло быть иначе? До Дантона и Люсиль повозки смертников возили по двадцать-двадцать пять осужденных в день. Сегодня они возят по шестьдесят.
Это острая болезнь, перешедшая в хроническую форму.
Гильотина привыкла принимать пищу с двух до шести часов пополудни; люди приходят посмотреть на нее, как на хищника в Ботаническом саду. В час пополудни повозки отправляются в путь, чтобы доставить ей корм.
Вместо пятнадцати-двадцати глотков, которые она делала раньше, она теперь делает пятьдесят- шестьдесят, вот и все: аппетит приходит во время еды.
Она уже приобрела сноровку; механизм отлажен.
Фукье-Тенвиль с упоением крутит колесо. Два дня назад он предложил поместить гильотину в театр.
Но все это приводит к появлению мертвецов, а мертвецам нужны кладбища. Первым переполнилось кладбище Мадлен. Правда, там похоронены король, королева и жирондисты.
Окрестные жители сказали: «Довольно!» — и кладбище закрыли, чтобы устроить кладбище в Монсо.
Дантон, Демулен, Люсиль, Фабр д'Эглантин, Эро де Сешель и другие торжественно открыли его.
Но, поскольку в нем всего двадцать девять туазов в длину и девятнадцать в ширину, оно быстро наполнилось. Гильотина переменила место.
Ей отдали кладбище Сент-Маргерит. Но оно уже было забито и при шестидесяти трупах в день также
