— Как, предатель, ты выбрал именно Мышку?
— Одна из самых очаровательных девушек, монсеньер, нимфа Оперы, для того чтобы расшевелить молодого человека, кажется, лучше и не найти.
— Вот этот-то сюрприз ты для меня и приберегал, когда сказал, что прислуживать ему будут лакеи отца, пить он будет вино своего отца, и возлюбленной его будет…
— Любовница его отца, монсеньер, ну, конечно же.
— Но, несчастный, — воскликнул герцог, — ты затеял почти кровосмесительство!
— Пустое! — сказал Дюбуа. — Раз уж ему надо начинать…
— И негодница принимает подобные приглашения?
— Это ее ремесло, монсеньер.
— И за кого же она принимает своего кавалера?
— За провинциального дворянина, явившегося в Париж проматывать наследство.
— А кто ее подруга?
— А вот об этом я ничего не знаю. Шевалье де М. сам взялся дополнить компанию.
В эту минуту женщине, сидевшей рядом с шевалье, показалось, что за ее спиной шепчутся, и она обернулась.
— Ого! — воскликнул в свою очередь пораженный Дюбуа, — я не ошибаюсь?!
— В чем дело?
— Вторая…
— Ну, что вторая?.. — спросил герцог. Хорошенькая сотрапезница снова обернулась.
— Это Жюли! — воскликнул Дюбуа. — Несчастная!
— А, черт побери, — сказал герцог, — вот теперь здесь все сполна — и твоя любовница, и моя! Честное слово, я много бы дал, чтобы хорошенько посмеяться!
— Одну минутку, монсеньер, одну минутку!
— Ты что, с ума сошел? Дюбуа, я приказываю тебе остаться тут! Мне любопытно, чем все это кончится.
— Повинуюсь, монсеньер, — сказал Дюбуа, — но хочу вам сделать одно заявление.
— Какое?
— Я больше не верю в женскую добродетель!
— Дюбуа, — сказал регент, заваливаясь на диван вместе со своим министром, — ты просто восхитителен, честное слово, дай мне посмеяться, а то лопну!
— Ей-ей, посмеемся, монсеньер, — сказал Дюбуа, — только тихонько. Вы правы, надо посмотреть, как это все кончится.
И оба они, посмеявшись так, чтобы их никто не услышал, снова заняли оставленный ими на минуту наблюдательный пост.
Бедная Мышка зевала, рискуя вывихнуть себе челюсть.
— Знаете, монсеньер, а господин Луи-то совсем не пьян!
— А может быть, он и не пил?
— А вон те бутылки, думаете, опустели сами собой?
— Ты прав, и тем не менее, он очень серьезен, наш кавалер!
— Терпение, глядите-ка, он оживился, послушаем, не собирается ли он что-то сказать.
И в самом деле, юный герцог, поднявшись с кресла, отстранил бутылку, которую ему протягивала Мышка.
— Я хотел увидеть, — изрек он нравоучительным тоном, — что есть оргия, я это увидел и заявляю, что мне этого для первого раза достаточно. Недаром один мудрец сказал: Ebrietas опте vitium deliquit note 1.
— Что это он там несет? — спросил герцог.
— Плохо дело, — сказал Дюбуа.
— Как, сударь, — воскликнула соседка юного герцога, обнажая в улыбке жемчужные зубки, — как, вам не нравится ужин?
— Мне не нравится ни есть, ни пить, — ответил господин Луи, — когда я не испытываю ни голода, ни жажды.
— Вот глупец! — прошептал герцог и повернулся к Дюбуа. Дюбуа кусал себе губы.
Сотрапезник господина Луи рассмеялся и сказал ему:
— Надеюсь, это не касается общества наших очаровательных дам?
— Что вы хотите этим сказать, сударь?
— Ага, он сердится, — сказал регент, — прекрасно!
— Прекрасно! — подхватил Дюбуа.
— Я хочу этим сказать, сударь, — ответил шевалье, — что вы не уйдете просто так и не оскорбите тем самым наших дам, проявив столь мало желания воспользоваться их присутствием.
— Уже поздно, сударь, — ответил Луи Орлеанский.
— Ба! — сказал шевалье, — еще нет и полуночи.
— И кроме того, — добавил герцог, стараясь оправдаться, — и кроме того, я помолвлен.
Дамы расхохотались.
— Ну и скотина! — произнес Дюбуа.
— Дюбуа! — произнес регент.
— Ах да, я забыл, простите, монсеньер.
— Мой дорогой, — сказал шевалье, — вы до ужаса провинциальны.
— Это еще что? — спросил герцог. — Какого черта этот молодой человек так разговаривает с принцем крови?
— Ему дозволено не знать о том, кто это, и считать, что это простой дворянин, впрочем, я даже велел ему толкнуть господина Луи.
— Прошу прощения, сударь, — продолжал юный принц, — вы, кажется, что-то мне сказали? Поскольку сударыня в это время говорила со мной, я вас не расслышал.
— И вы хотите, чтобы я повторил то, что сказал? — спросил, усмехаясь, молодой человек.
— Доставьте мне удовольствие.
— Так вот, я сказал, что вы ужасающе провинциальны.
— С чем себя и поздравляю, сударь, если этим я отличаюсь от некоторых своих парижских знакомых, — ответил господин Луи.
— Смотри-ка, недурной выпад, — сказал герцог.
— Гм-гм, — произнес Дюбуа.
— Если вы говорите обо мне, сударь, то я вам отвечу, что вы не слишком-то вежливы. Это куда бы еще ни шло по отношению ко мне, потому что тут вы можете за свою невежливость и ответить, но совершенно непростительно по отношению к дамам.
— У него слишком вызывающий тон, аббат, — сказал обес-покоенно регент, — они сейчас перережут друг другу глотки.
— Ну так мы их остановим, — возразил Дюбуа.
Юный принц даже не нахмурился, но встал, обогнул стол, подошел к своему товарищу по кутежу и стал вполголоса что-то ему говорить.
— Вот, видишь, — сказал взволнованно герцог, — надо принимать меры. Какого черта! Я не хочу, чтобы его убили!
Но Луи удовольствовался тем, что сказал молодому человеку:
— Говоря по совести, сударь, вам здесь очень весело? Мне так ужасно скучно. Если бы мы были одни, я бы рассказал вам, какой важный вопрос сейчас меня занимает: это толкование шестой главы «Исповеди» святого Августина.
— Как, сударь, — сказал потрясенный шевалье, причем на этот раз он отнюдь не притворялся, — вы занимаетесь религией? Мне кажется, вам еще рано…
— Сударь, — ответил наставительно принц, — думать о спасении души никогда не рано.
Регент испустил глубокий вздох, Дюбуа почесал кончик носа.
