– Я не говорил, что мы его утопили.
– Не станем спорить о словах... Если посол умер...
– Это другое дело: он точно умер...
– Значит, Каноль ничего не знает и, само собою разумеется, не придет на свидание.
– Позвольте, я веду войну с державами, а не с частными людьми. Каноль получил копию записки, которая к нему следовала. Я только подумал, что автограф может иметь цену, и потому приберег его.
– Что подумает он, когда увидит незнакомую руку?
– Что особа, приглашающая его на свидание, для предосторожности поручила кому-нибудь другому написать эту записку.
Незнакомец с удивлением взглянул на Ковиньяка. Он удивлялся его бесстыдству и находчивости.
Он пытался напугать бесстрашного рыцаря:
– Стало быть, вы никогда не думаете о местном правительстве, о следствии?
– О следствии? – повторил юноша с хохотом. – О! Герцогу д’Эпернону некогда заниматься следствиями, притом я уже сказал вам, что сделал все это с намерением угодить ему. Он был бы очень неблагодарен, если бы вздумал идти против меня.
– Тут не все для меня ясно, – сказал синий плащ с иронией. – Как! Вы сами сознаетесь, что перешли на сторону принцев, а вам пришла в голову странная мысль угождать герцогу д’Эпернону.
– Это, однако ж, очень просто: бумаги, захваченные мною у сборщика податей, показали мне всю чистоту намерений королевской партии, король совершенно оправдан в глазах моих, и герцог д’Эпернон тысячу раз правее всех своих подчиненных. На стороне королевской партии справедливость. Я тотчас перешел на правую сторону.
– Вот разбойник! Я велю повесить его, если он попадется в мои руки! – прошептал старик, крутя седые усы.
– Что вы говорите? – спросил Ковиньяк, мигая под маскою.
– Ничего... Еще один вопрос. Что вы сделаете из бланка, который требуете?
– Я и сам еще не знаю. Я прошу бланк потому, что это вещь самая удобная, самая поместительная, самая эластичная; может быть, сберегу его для важнейшего случая; может быть, истрачу его для какой- нибудь прихоти. Может быть, я сам представлю вам его в конце этой недели. Может быть, он дойдет до вас через три или четыре месяца с дюжиною передаточных надписей, как вексель, пущенный в оборот. Во всяком случае, будьте спокойны, я не употреблю его на дела, от которых мы, вы или я, могли бы покраснеть. Ведь я все-таки дворянин.
– Вы дворянин?
– Да, сударь, и даже из старинных.
– Так я велю колесовать его, – прошептал синий плащ, – вот к чему послужит его бланк.
– Что же? Угодно ли вам дать мне бланк? – спросил Ковиньяк.
– Надобно дать.
– Я вас не принуждаю, извольте понять хорошенько. Я только предлагаю вам обмен. Оставьте, если угодно, вашу бумагу у себя, так я не отдам вам письма.
– Где письмо?
– А где же бланк?
Одною рукою он подал письмо, а другою взвел курок у пистолета.
– Оставьте пистолет, – сказал незнакомец, раскрывая плащ, – видите, у меня тоже пистолеты наготове. Будем вести дело начистоту: вот бланк.
– Вот вам письмо.
Они честно поменялись бумагами. Молча и внимательно каждый рассмотрел полученный документ.
– Куда вы теперь поедете? – спросил Ковиньяк.
– Мне нужно на правый берег.
– А мне на левый, – отвечал Ковиньяк.
– Как же нам быть? Мои люди на том берегу, куда вы едете, а ваши на том, куда я отправляюсь.
– Что ж? Дело очень просто: пришлите мне моих людей в вашей лодке, а я пришлю вам ваших людей в моей.
– У вас быстрый и изобретательный ум.
– Я родился полководцем, – сказал Ковиньяк.
– Вы уже полководец.
– Да, правда, я и забыл о своей армии.
Незнакомец приказал изонскому перевозчику направляться к противоположному берегу, к рощице, которая тянулась до самой дороги.
Ковиньяк, ждавший, может быть, измены, приподнялся и следил за стариком глазами, держа пистолет в руке и готовясь выстрелить при малейшем подозрительном движении синего плаща. Но старик не удостоил даже заметить эту недоверчивость, с настоящею или притворною беспечностью повернулся к юноше спиною, начал читать письмо и скоро совершенно предался чтению.
– Не забудьте часа свидания! – закричал Ковиньяк. – Сегодня вечером, в восемь часов.
Незнакомец не отвечал, казалось, даже не слыхал слов Ковиньяка.
– Ах, – сказал Ковиньяк вполголоса, поглаживая дуло пистолета, – если бы я хотел, то мог бы освободить наследство Гиеннского Губернатора и прекратить междоусобную войну! Но если герцог д’Эпернон погибнет, к чему послужит мне его бланк? Если прекратятся междоусобицы, чем стану я жить? Ах! Иногда мне кажется, что я схожу с ума! Да здравствует герцог д’Эпернон и междоусобная война! Ну, лодочник, за весла и греби хорошенько: не надобно заставлять вельможу ждать его свиты.
Через минуту Ковиньяк пристал к левому берегу Дордони, в то время как синий плащ отправлял Фергюзона и его товарищей в лодке изонского перевозчика. Ковиньяк не хотел показаться неаккуратным и приказал своему лодочнику перевезти свиту незнакомца на правый берег. Оба отряда встретились на середине реки и учтиво обменялись поклонами, потом приехали к тем пунктам, где их ждали. Тут синий плащ отправился в рощу, которая тянулась от берега к большой дороге, а Ковиньяк, предводительствуя своему отряду, поехал к Изону.
III
Через полчаса после этой сцены то же окно гостиницы, которое прежде захлопнулось так шумно, осторожно отворилось. Из него выглянул молодой человек, посмотрел направо и налево. Ему было лет шестнадцать или восемнадцать, он был одет в черное платье с широкими манжетками по тогдашней моде. Его маленькая и пухленькая рука нетерпеливо сжимала замшевые перчатки, шитые по швам, светло-серая шляпа с длинным голубым пером прикрывала его длинные золотистые волосы, красиво обвивавшие овальное лицо, чрезвычайно белое, с розовыми губками и черными бровями. Но вся эта прелесть, по которой юношу можно было считать первым красавцем, теперь исчезла под тенью дурного расположения духа. Оно происходило, вероятно, от бесполезного ожидания, потому что юноша жадными глазами осматривал дорогу, уже покрывавшуюся вечерним сумраком.
От нетерпения он бил перчатками по левой руке. Услышав этот шум, Бискарро, все еще щипавший куропаток, поднял голову, снял фуражку и спросил:
– В котором часу угодно вам ужинать? Все готово, жду только вашего приказания.
– Вы знаете, что я один не стану ужинать и жду товарища. Когда увидите его, можете подавать кушанье.
– Ах, милостивый государь, – сказал Бискарро, – не хочу порицать вашего товарища, он может приехать и не приехать, как ему угодно, но все-таки заставлять ждать себя – предурная привычка.
– Но у него нет этой привычки, и я удивляюсь, что он так долго не едет.
– А я более нежели удивляюсь, я огорчаюсь его промедлением: жаркое пережарится.
– Так снимите его с вертела.
– Тогда оно остынет.
– Изжарьте новую куропатку.
– Она не дожарится.
– В таком случае, друг мой, делайте, что вам угодно, – сказал молодой человек, невольно улыбаясь при виде отчаяния трактирщика. – Предоставляю решение вопроса вашей опытности и мудрости.
