дофина, повернувшись к Бальзамо.
— Не пытайтесь, ваше высочество, вывести меня из себя, — ответил ей иностранец. — Я всего лишь орудие, которым Бог пользуется, дабы просветить вас. Кляните судьбу, и она отплатит вам, ибо умеет мстить. Я же только истолковываю ее капризы. И не удручайте меня, гневаясь за то, что я долго сопротивлялся; я и без того подавлен теми несчастьями, зловещим вестником которых невольно являюсь.
— Значит, речь идет все-таки о несчастьях? — сказала дофина, смягченная почтительностью Бальзамо и обезоруженная его мнимым смирением.
— Да, ваше высочество, о величайших несчастьях.
— Скажите же, о каких?
— Попытаюсь.
— Итак?
— Задавайте мне вопросы.
— Хорошо. Первый: моя семья будет счастлива?
— Какая? Та, которую вы оставили, или та, что ждет вас?
— Нет, моя родная семья: моя мать Мария-Терезия, брат Иосиф, сестра Каролина.
— Ваши несчастья не коснутся их.
— Значит, они коснутся только меня?
— Вас и вашей новой семьи.
— И вы можете объяснить мне, что это за несчастья?
— Могу.
— У короля три сына.
— Да.
— Герцог Беррийский, граф Прованский и граф д'Артуа.
— Совершенно верно.
— Какая судьба ждет этих трех принцев?
— Все трое будут править королевством.
— Значит, у меня не будет детей?
— Будут.
— В таком случае, не будет сыновей?
— У вас будут два сына.
— Значит, мне суждено оплакать их смерть?
— Одного вы будете оплакивать, потому что он умрет, а второго, — потому что он останется жив.
— Будет ли мой супруг любить меня?
— Будет.
— Сильно?
— Слишком сильно.
— Так какие же несчастья, спрашиваю я вас, могут угрожать мне, если у меня будут любовь моего супруга и поддержка моей семьи?
— Их окажется недостаточно.
— Но разве не останется со мной любовь и поддержка народа?
— Любовь и поддержка народа!.. Это океан во время штиля. А доводилось ли вам, ваше высочество, видеть океан в бурю?
— Творя добро, я предотвращу бурю, но если она поднимется, я взметнусь вместе с ней.
— Чем выше вал, тем глубже бездна.
— Со мной останется Бог.
— Бог не защитит тех, кого сам осудил.
— Уж не хотите ли вы сказать, сударь, что я не стану королевой?
— Нет, ваше высочество, напротив. Но лучше бы, если бы небу было угодно, чтобы вы не стали ею.
Мария-Антуанетта презрительно улыбнулась.
— Внемлите, ваше высочество, и вспоминайте, — продолжал Бальзамо.
— Я слушаю, — отвечала дофина.
— Вы обратили внимание, — задал вопрос прорицатель, — на гобелен в комнате, где вы провели первую ночь после въезда во Францию?
— Да, сударь, — с содроганием ответила принцесса.
— Что же было изображено на этом гобелене?
— Избиение младенцев.
— И ваше высочество не станет отрицать, что зловещие фигуры убийц запали вам в память?
— Не стану, сударь.
— Так. А во время грозы вы ничего не заметили?
— Молния повалила дерево слева, и оно, падая, чуть не раздавило мою карету.
— Это знамения, — мрачно произнес Бальзамо.
— И дурные?
— Мне кажется, трудно расценивать их иначе.
Дофина склонила голову, погрузилась на несколько секунд в сосредоточенное молчание, но тут же вскинула ее и спросила:
— Как умрет мой супруг?
— Лишившись головы.
— Как умрет граф Прованский?
— Лишившись ног.
— Как умрет граф д'Артуа?
— Лишившись двора.
— А я?
Бальзамо отрицательно покачал головой.
— Скажите… — настаивала дофина. — Ну, говорите же…
— Больше я ничего не смею сказать.
— Но я желаю, чтобы вы сказали! — дрожа от нетерпения, воскликнула Мария-Антуанетта.
— Сжальтесь, ваше высочество…
— Да говорите же!
— Нет, ваше высочество, ни за что!
— Говорите, сударь, — с угрозой в голосе промолвила Мария-Антуанетта, — говорите, или я решу, что все это было лишь смехотворной комедией. И берегитесь, опасно проделывать подобные шутки с дочерью Марии-Терезии, женщины… в чьих руках жизнь тридцати миллионов человек.
Бальзамо продолжал молчать.
— Значит, больше вам ничего не известно, — презрительно передернув плечами, бросила принцесса, — или, вернее, ваше воображение просто-напросто истощилось.
— Уверяю вас, ваше высочество, мне известно все, — отвечал Бальзамо, — и раз уж вы решительно желаете…
— Да, желаю.
Бальзамо взял графин, все так же стоявший в золотой чаше, отнес его в самое темное место у задней стенки беседки, где из искусно обтесанных обломков скал был сложен грот. Затем, взяв эрцгерцогиню за руку, подвел ее к мрачному входу в грот.
— Вы готовы? — задал он вопрос дофине, которая была даже немного напугана его неожиданными манипуляциями.
— Да.
— Тогда на колени, ваше высочество, на колени! Вам будет легче молить Бога, чтобы он избавил вас от ужасной развязки, которая предстанет вашим очам.
Дофина машинально подчинилась и рухнула на колени.
