79. КАК КОРОЛЬ ЛЮДОВИК XV РАБОТАЛ СО СВОИМ МИНИСТРОМ
На другой день в Версале был изрядный переполох. Люди при встречах обменивались таинственными знаками и многозначительными рукопожатиями или, скрестив руки на груди и возведя очи горе, выражали тем свою скорбь и изумление.
К десяти часам г-н де Ришелье с изрядным числом приверженцев занял место в прихожей короля в Трианоне.
Разряженный в пух и прах, сияющий виконт Жан беседовал со старым маршалом, и, если верить его радостной физиономии, беседовал о чем-то веселом.
Часов в одиннадцать король проследовал в свой рабочий кабинет, никого не удостоив разговором. Его величество шагал очень быстро.
В пять минут двенадцатого из кареты вышел г-н де Шуазель; с портфелем под мышкой он пересек галерею.
Там, где он проходил, заметно было сильное волнение: все отворачивались и делали вид, что поглощены разговорами, лишь бы не приветствовать министра.
Герцог не придал значения этим уловкам; он вошел в кабинет, где ждал король, перелистывая папку с бумагами и попивая шоколад.
— Добрый день, герцог, — дружелюбно произнес король, — как мы себя нынче чувствуем?
— Государь, господин де Шуазель в отменном здравии, но министр тяжело захворал и просит ваше величество прежде всех разговоров согласиться на его отставку. Я благодарю своего короля за то, что он позволил мне самому сделать первый шаг; за эту последнюю милость я ему глубоко признателен.
— Как, герцог, вы просите об отставке? Что это значит?
— Ваше величество, вчера в присутствии госпожи Дюбарри вы подписали приказ о моем увольнении; эта новость обежала уже весь Париж и весь Версаль. Зло содеяно. Однако мне не хотелось бы удаляться со службы, которую я нес у вашего величества, до того, как мне будет вручен приказ об отстранении. Я был назначен законным порядком и не могу считать себя смещенным иначе как в силу законного приказа.
— Неужели, герцог, — воскликнул король, смеясь, поскольку суровая и исполненная достоинства манера г-на де Шуазеля внушала ему чувства, близкие к ужасу, — неужели вы, такой умный человек, такой поборник правил, поверили этим слухам?
— А как же, государь, — отвечал изумленный министр, — вы ведь подписали…
— Что именно?
— Письмо, которое находится в руках у госпожи Дюбарри.
— Ах, герцог, неужели вам никогда не приходилось мириться? Счастливый вы человек! Все дело в том, что госпожа де Шуазель — само совершенство.
Оскорбленный сравнением герцог нахмурил брови.
— Ваше величество, — возразил он, — вы обладаете достаточно твердым характером и достаточно добрым нравом, чтобы не примешивать к государственным вопросам то, что вы изволите называть семейными делами.
— Шуазель, я должен вам все рассказать: это ужасно забавно. Вы же знаете, что кое-кто вас страшно боится.
— Скажите лучше, ненавидит, государь.
— Как вам будет угодно. Ну вот! Эта безумица графиня поставила меня перед выбором: или отправить ее в Бастилию, или с благодарностью отказаться от ваших услуг.
— Вот видите, государь!
— Ах, герцог, признайте, что было бы жаль лишиться того зрелища, которое являл собою Версаль нынче утром. Со вчерашнего дня я забавляюсь, глядя, как из уст в уста перелетают новости, как одни лица вытягиваются, а другие сжимаются в кулачок… Со вчерашнего дня Юбка III — королева Франции. Умора да и только.
— Но что дальше, государь?
— Дальше, мой дорогой герцог, — отвечал Людовик XV, вновь обретая серьезность, — дальше будет все то же самое. Вы меня знаете: с виду я уступчив, но я никогда не уступаю. Пускай себе женщины поедают медовые лепешки, которые я время от времени швыряю им, как швыряли Церберу[9], а мы с вами останемся спокойны, непоколебимы и навсегда неразлучны. И раз уж мы с вами пустились в объяснения, запомните хорошенько: какие бы слухи ни распускались, какие бы мои письма вам ни показывали, не упрямьтесь и поезжайте в Версаль… Пока вы слышите от меня такие слова, как нынче, мы останемся добрыми друзьями.
Король протянул министру руку, тот поклонился, не выказывая ни признательности, ни укоризны.
— Теперь, любезный герцог, если вам угодно, приступим к работе.
— Я в распоряжении вашего величества, — отозвался Шуазель, раскрывая портфель.
— Что ж, для начала скажите мне что-нибудь по поводу фейерверка.
— Это было огромное несчастье, государь.
— Кто виноват?
— Господин Биньон, купеческий старшина.
— Народ очень вопил?
— Да, изрядно.
— В таком случае следует, быть может, сместить этого господина Биньона?
— Одного из членов парламента едва не задушили в свалке, поэтому парламент принял дело весьма близко к сердцу; но генеральный адвокат господин Сегье выступил весьма красноречиво и доказал, что несчастье было следствием роковой случайности. Он удостоился рукоплесканий, и вопрос исчерпан.
— Тем лучше! Перейдем к парламентам, герцог… Вот в этом-то нас и обвиняют.
— Меня обвиняют, государь, в том, что я не принимаю сторону господина д'Эгийона против господина Ла Шалоте, но кто мои обвинители? Те самые, что плясали от радости, передавая друг другу слухи о письме вашего величества. Только подумайте, государь: господин д’Эгийон превысил свои полномочия в Бретани, иезуиты были в самом деле изгнаны, господин де Ла Шалоте был прав; вы, ваше величество, сами законным порядком признали невиновность генерального прокурора. Не может же король сам себя опровергать. Министру-то все равно, но каково это будет по отношению к народу!
— Между тем парламенты набирают силу.
— Верно, набирают. Что вы хотите: их членов бранят, заточают в тюрьму, притесняют, объявляют невиновными — как же им не набирать силу! Я не осуждаю господина д'Эгийона за то, что он возбудил дело против Ла Шалоте, но я не прощу ему, если он это дело проиграет.
— Герцог, герцог! Ладно, зло свершилось, надо искать средство его поправить… Как обуздать этих наглецов?
— Пускай господин канцлер прекратит интриги, господин д'Эгийон останется без поддержки, и ярость парламента утихнет.
— Но это будет значить, что я пошел на уступки, герцог!
— Разве вас, ваше величество, представляет герцог д'Эгийон… а не я?
Довод был веский, и король это почувствовал.
— Вы знаете, — сказал он, — я не люблю причинять неприятности тем, кто мне служит, даже если они натворили глупостей… Но оставим это дело, столь для меня огорчительное: время покажет, кто прав, кто виноват. Давайте побеседуем об иностранных делах. Мне сказали, у нас назревает война?
— Государь, если вам и придется вести войну, то войну законную и необходимую.
— С англичанами, черт побери!
— А разве ваше величество боится англичан?
— Знаете, на море…
— Пускай ваше величество не изволит беспокоиться: герцог де Прален, мой кузен, ваш морской министр, скажет вам, что в его распоряжении имеются шестьдесят четыре линейных корабля, не считая тех, что в доках; далее, имеется довольно леса, чтобы за год выстроить еще двенадцать кораблей… Наконец, у нас есть пятьдесят превосходных фрегатов — это надежная позиция для войны на море, к континентальной войне мы готовы еще лучше: за нами Фонтенуа.
