И Бальзамо опустился в кресло рядом с сидевшей на диване девушкой.
— Сударь, — устремив на Бальзамо ангельский взор, проговорила Лоренца, — я позвала вас, чтобы попросить о милости.
— О, Лоренца, все, что ты только попросишь! — обрадованно воскликнул Бальзамо.
— Я попрошу лишь об одном, но предупреждаю: это самое мое горячее желание.
— Говорите же, Лоренца, говорите, пусть это будет стоить мне всего состояния, пусть это будет стоить мне полжизни.
— Это не будет стоить вам ничего, кроме минуты времени, — ответила молодая женщина.
Бальзамо, радуясь, что разговор принял столь легкий оборот, и призвав на помощь свое богатое воображение, пытался угадать желания, которые может высказать Лоренца и, главное, которые он сможет исполнить.
«Она попросит, — прежде всего пришло ему на ум, — служанку или компаньонку. Что ж, это огромная жертва, поскольку мои тайны и мои друзья окажутся под угрозой, но я пойду на эту жертву: бедная девочка так одинока и несчастна».
— Говорите же, Лоренца, — нежно улыбнувшись, сказал он вслух.
— Сударь, вы знаете, что я умираю от тоски и печали, — начала девушка.
В знак согласия Бальзамо кивнул и испустил глубокий вздох.
— Молодость моя гибнет, — продолжала Лоренца, — мои дни — сплошные рыдания, ночи — нескончаемый ужас. Я старею от одиночества и тоски.
— Вы сами уготовили себе такую жизнь, Лоренца, — ответил Бальзамо, — и не моя вина в том, что жизнь эта, столь для вас печальная, не стала королевской.
— Пусть будет так. Но вы видите, что я принадлежу вам.
— Благодарю вас, Лоренца.
— Я не раз слышала от вас, что вы — добрый христианин, хотя…
— Хотя вы считаете меня заблудшей душою, хотите вы сказать. Я правильно закончил вашу мысль?
— Не прерывайте меня, сударь, и не стройте никаких предположений, прошу вас.
— Говорите дальше.
— Так вот, чтобы гнев и отчаяние больше не терзали меня, позвольте мне — я ведь все равно ни для чего вам не нужна…
Девушка остановилась и взглянула на Бальзамо, но тот уже овладел собою, и она встретила лишь холодный взор и нахмуренные брови.
Несмотря на угрозу, горевшую в его глазах, Лоренца оживилась и продолжала:
— Позвольте мне — нет, не выйти на свободу, я знаю, что Божьей, а точнее, вашею волей, которая кажется мне безграничной, я осуждена всю жизнь быть пленницей, — позвольте мне видеть людские лица, слышать не один ваш голос, позвольте мне выходить, гулять, существовать, наконец.
— Я предвидел это ваше желание, Лоренца, — взяв девушку за руку, отозвался Бальзамо, — и вы знаете, что уже давно я сам желаю того же.
— Но тогда… — вскричала молодая женщина.
— Однако вы сами убедили меня, что это невозможно, — продолжал Бальзамо. — Я, как и все, кто любит, совершил безумство и посвятил вас в некоторые из своих научных и политических тайн. Вам известно, что Альтотас нашел философский камень и ищет эликсир жизни — это научные тайны. Вам известно, что я и мои друзья готовим заговор против монархий мира — это тайна политическая. За одну из них меня могут сжечь как чародея, за другую — колесовать как государственного изменника. А вы, Лоренца, мне угрожали, вы говорили, что пойдете на все, чтобы обрести свободу, а обретя ее, первым делом донесете на меня господину де Сартину. Говорили вы так или нет?
— Чего же вы хотите? Порой я прихожу в отчаяние и тогда… тогда я теряю рассудок.
— А сейчас вы спокойны? Вы достаточно благоразумны для того, чтобы продолжать наш разговор?
— Надеюсь, да.
— Если я предоставлю вам требуемую вами свободу, будете ли вы мне преданной и покорной женою с верной и нежной душой? Вы же знаете, Лоренца, это мое самое сильное желание.
Молодая женщина молчала.
— Ну хоть любить-то вы меня будете? — вздохнув, продолжал Бальзамо.
— Я не хочу давать обещаний, которых потом не сумею сдержать, — ответила наконец Лоренца. — Ни любовь, ни ненависть от нас не зависят. Я лишь надеюсь, что Господь, чтобы отблагодарить вас за добрый поступок, сделает так, что ненависть покинет мое сердце и на ее место придет любовь.
— Чтобы я мог вам довериться, такого обещания, увы, недостаточно, Лоренца. Мне нужно, чтобы вы дали священную клятву, нарушение которой было бы святотатством, клятву, которая связывала бы нас и на этом свете, и на том и нарушение которой повлекло бы вашу смерть здесь и вечное проклятье — там.
Лоренца молчала.
— Вы готовы дать такую клятву?
Лоренца закрыла лицо руками; грудь ее вздымалась под напором разноречивых чувств.
— Поклянитесь, Лоренца, но так, чтобы я сам подсказал вам слова клятвы, сам обставил ее надлежащими условиями, — и вы свободны.
— В чем же я должна поклясться, сударь?
— В том, что никогда и ни при каких обстоятельствах вы не расскажете ничего из услышанного вами о научных занятиях Альтотаса.
— В этом я готова поклясться.
— Вы должны поклясться и в том, что ни слова из того, что вы узнали о нашей политической деятельности, никогда не сорвется с ваших уст.
— Я поклянусь и в этом.
— В той форме, какую я вам укажу.
— Да. Это все?
— Нет, осталось главное. От этих клятв зависит только моя жизнь, а от той, о которой я сейчас скажу, зависит мое счастье. Поклянитесь, что никогда не расстанетесь со мною, Лоренца. Поклянитесь — и вы свободны.
Молодая женщина вздрогнула, словно кто-то прикоснулся ей к сердцу ледяным железом.
— А какова будет форма этой клятвы?
— Мы вместе отправимся в церковь и причастимся одною облаткой. На этой облатке вы поклянетесь никогда ничего не рассказывать об Альтотасе и моих товарищах. Вы поклянетесь также никогда со мною не разлучаться. Мы разломим облатку пополам, и каждый съест свою половину, обещая Господу Богу: вы — никогда меня не предать, я — всегда заботиться о вашем счастье.
— Но такая клятва кощунственна, — возразила Лоренца.
— Клятва может быть кощунственной лишь тогда, — печально проговорил Бальзамо, — когда ее дают, не собираясь сдержать.
— Я не дам такой клятвы, — настаивала Лоренца. — Иначе мне будет слишком страшно за свою душу.
— Повторяю, не клятва грозит вашей душе, а ее нарушение, — повторил Бальзамо.
— Нет, такой клятвы я не дам.
— Тогда наберитесь терпения, Лоренца, — без гнева, но скорбно вздохнул Бальзамо.
Лицо Лоренцы потемнело — так темнеет заросший цветами луг, когда между ним и небесами пробегает туча.
— Итак, вы мне отказываете? — спросила она.
— Напротив, Лоренца, вы сами отказываетесь.
По телу молодой женщины пробежало болезненное содрогание, единственный признак ярости, бушевавшей у нее в груди.
— Послушайте, Лоренца, — сказал Бальзамо, — я все-таки могу кое-что для вас сделать, причем немало.
